Каору Такамура - Она (Новая японская проза)

Когда мы с ней встретились в первый раз в дачном особняке, она тоже вышивала. Сидела на террасе на самом краешке стула, вся согнувшись, и раз за разом беспрестанно нажимала на что-то пальцем. Я тогда не сразу понял, что это вышивание. Сперва подумал — может, она каких букашек иголкой давит? Как будто это какая-то тайная жестокая игра… Нам было тогда по двенадцать лет.

Как я попал тогда в тот только что отстроенный особняк по соседству? Может, мама велела отнести туда газеты? А может, мы с братом играли в кэтч-бол и мяч случайно закатился к соседям? Не могу вспомнить. Она как-то вдруг, сразу возникла перед моими глазами. Так же, как и сегодня, когда мы встретились снова — совершенно неожиданно.

Мы рассказали друг другу о том, что обрушилось на каждого из нас после того лета, когда нам было по двенадцать. В тот год зимой в авиакатастрофе погиб мой отец. Были трудности, в том числе и финансовые, дачу продали, Потому я и не смог больше с тобой встретиться. В университете занимался промышленным дизайном, так с тех пор в этой области и работаю, а сейчас взял длительный отпуск. Сейчас у меня умирает мать.

— Никаких примечательных событий в общем-то не было, — как бы извиняясь, сказал я.

Ее же история была более прозаичной.

— Астма у меня не прошла, работать я так никуда и не поступила, замуж не вышла, сижу дома в четырех стенах. Волонтерство в этом хосписе — вот и все мое участие в жизни.

Ах да, вспомнил я, она же была астматиком. В кармане у нее всегда лежал пластмассовый баллончик странной формы. Белого цвета, непрозрачный, а в самой серединке чуть грязноватый от указательного пальца. В этом месте нажимаешь, а он шипит и выпрыскивает лекарство. При мне с ней приступов не случалось, но как пользоваться баллончиком, она мне однажды объяснила.

— Когда дышать становится трудно, нужно вот так — видишь? — этот кончик взять в рот и вот здесь посильнее три раза нажать. И хорошенько вдохнуть.

Объясняя, она и в самом деле широко открыла рот. В глубине показалось ее горло, покрытое красноватой слизистой оболочкой, и я в смущении потупился.

— А все-таки хорошо, что ты меня узнал.

— Да. Ты совсем не изменилась.

Это не было ложью. Белая, почти просвечивающая изнутри кожа, длинные ресницы, придающие глазам особую лучистость, тонкая шея, густые волосы. Все, что запечатлелось у меня двенадцатилетнего, так и сохранилось. Точнее, когда я всматривался в нее сейчас, в памяти одно за другим оживало то. что. казалось бы, уже должно быть совсем забыто,

— Но все-таки я не лицо твое узнал, — признался я честно. — Меня поразил сам облик — девушка за вышиванием. Чуть согнутая спина, движения кончиков пальцев, все эти штучки для рукоделия, разложенные на столе, — вот по чему я узнал тебя. Никаких сомнений — ты в то время.

— Я рада, что ты вспомнил, — сказала она с улыбкой и поправила подол платья, колышущийся от ветра.

Солнце светило ярко, но в чем-то уже была заметна осень. На газоне чуть слышно работала поливальная установка. Тени от крыш на веранде уже слегка изменили форму. Дремавшие пациенты как-то незаметно исчезли. Перед нами вдали виднелась узкая полоска моря.

Она замолкла, и беседа сразу прервалась. Казалось, хочется рассказать о многом, но стоило лишь попытаться облечь мысли в слова, как возникало ощущение неловкости и разговор не получался. Тем не менее в этом вовсе не было чего-то неприятного. Просто требовалось какое-то время, чтобы случайно разбуженные в нашей памяти дети пришли в себя. Наслаждаясь безмолвием, мы ожидали того момента, когда слетит пелена времени, укутывающая этих детей.

— А завтра мы сможем увидеться? — тихо, стараясь не нарушить этого настроения, спросил я.

— Да. Я собираюсь приходить сюда каждый день, пока не закончу покрывало.

С уверенностью кивнув, она сплела пальцы на коленях. Вдали, где небо ложилось на море, уже появились краски вечерней зари.

— Помнишь семью, что построила особняк рядом с нами, с западной стороны? — спросил я у мамы, погасив свет и улегшись в кровать.

— Особняк? Мы же его давно продали…

— Я говорю про последнее лето перед тем, как мы С ним расстались. Дом с треугольной крышей, там была большая терраса и колокольчик у входной двери.

— Хм…

В задумчивости она перевернулась с боку на бок.

— Если рядом с нами, так там жил художник. Мы были в чудесных отношениях.

— Да нет, художник жил с восточной стороны, а я говорю про западную. Посреди рощи, за болотцем с крабами. Там была девочка, моя ровесница. Ты ее тоже, должно быть, видела.

— Ну-у… — протянула неопределенно мама.

— Я снова встретил ее сегодня. Здесь, в хосписе.

Ответа не последовало. Вскоре послышалось ее

сонное дыхание.

Той ночью я видел сон. А может быть, это и нельзя назвать сном. Явившееся мне было гораздо более живым и свежим. Утром у меня даже было такое чувство, словно я не спал совсем. Тогда, ночью, я ощущал все — малейшее движение ветра, звуки, смену эмоций. И в то же время почему-то в моем сознании маячил темный потолок больничной палаты, я слышал скрип кровати и мамины разговоры во сне. В картинах же моего «сновидения» не было ни малейших искажений действительности, что сохранилась в памяти.

Мы с ней на террасе. Не у нее дома, у нас. Это абсолютно точно, потому что в саду висят качели, которые отец привез из-за границы. Они изрядно заржавели, так как братишка уже давно перестал на них качаться.

Я выполняю летнее задание — рисую с натуры. Рядом она, конечно с вышиванием.

— Каждый год это задание здесь делаю. Все время одно и то же. Рисуешь рощу, небо, потом, как положено, скворечник добавишь — и порядок.

Я выдавил на палитру остатки зеленой краски.

— А ты уже летние задания все сделала?

— Сочинение о прочитанном написала, свободную тему тоже. Осталось половину упражнений доделать.

Даже во время разговора руки ее не останавливались.

— Да обойдется. Если сказать, что из-за астмы не смогла, то в общем-то прощается.

На ней легкое платье в клетку. Без рукавов, широкий подол лежит полукругом. Правый карман немного оттопырен. В нем ингалятор. По плечам вьют волосы. Непринужденно вытянутые белые ноги очень тонкие, но чем-то неуловимо трогательные. Рисовать мне давно наскучило, но ведь если бросить, то как тогда сидеть с ней вдвоем? Поэтому я продолжаю постукивать кистью по бумаге и время от времени — так, чтоб это выглядело естественно, — поглядываю на нее.

Из комнат появляется мама, приносит лимонад и кастеллу.

— Большое спасибо.

Девочка тут же по-взрослому делает легкий поклон.