Дино Буццати - Рассказы из сборника Семь гонцов

Чуть позже в гостиной синьора Монтикьяри спрашивает: "Вальтер, тебе сегодня нездоровится? Ты такой бледный!" "Ничего подобного. Я чувствую себя прекрасно. Даже собираюсь съездить в министерство".

"Прямо сейчас? И куска не проглотив?"

На душе у Монтикьяри неспокойно. Он выходит из дому, но прежде чем сесть в машину, на мгновение задумывается о том, почему сегодня луна так ярка, и прикидывает, какими это чревато последствиями. Уже четверть одиннадцатого, город затихает после напряженного рабочего дня. И все же ему кажется, что сегодня вечером сам воздух как-то необычен, в нем чувствуется едва уловимая пульсация, присутствие каких-то непонятных сил, затаившихся в этих почти черных тенях; словно кто-то подает друг другу едва различимые сигналы, прячась за дымовыми трубами, за стволами деревьев, за выключенными бензоколонками; словно под покровом ночи ищут и внезапно находят выход чьи-то мятежные порывы.

Даже сам Монтикьяри не может не признать, что его обуревает какое-то странное чувство. Ведь и на него тихо льются с небесного свода волны этого света, льются в полном противоречии с директивами правительства. Ему даже захотелось отряхнуть пальто руками, чтобы смахнуть как бы налипшую на него неосязаемую серебряную паутину.

Встрепенувшись, он сел за руль, но облегчение почувствовал лишь в центре города, где яркий электрический свет одолевал - так, по крайней мере, ему казалось - лунное сияние. Монтикьяри вошел в здание министерства, поднялся по широкой лестнице и по длинным, погруженным в тишине коридорам направился к своему кабинету. Лампы были выключены, и через окна в помещение лилось злополучное сияние. Только из-под одной двери пробивалась полоска электрического света. Министр остановился. Это была комната педантичного и исполнительного профессора Каронеса Ц человекацифры, начальника научно-исследовательского отдела. Странно. Депутат Монтикьяри тихонько отворил дверь.

Каронес сидел спиной к нему, за столом, на котором горела маленькая лампочка, и что-то писал, временами останавливаясь и подолгу задумываясь. В такие моменты он безотчетно подносил к губам вечное перо и, словно ища вдохновения, поворачивал лицо к стеклянной двери на террасу, залитую, разумеется, лунным светом.

Второй раз за этот вечер Монтикьяри заставал кого-то за необычным и даже недозволенным занятием. И ведь ни когда раньше Каронес не задерживался так поздно на работе.

Бесшумно ступая по толстому ковру, Монтикьяри приблизился к Каронесу, стал у него за спиной и, подавшись вперед, из-за его плеча взглянул, что за доклад или инструкцию сочиняет профессор. Вот что он прочел:

О, немой светоч, как тихо ты из-за темных кулис металлозаводов восходишь!

Волшебная лампа фей, зерцало безмолвного камня. Как долог путь до тебя Ц вся жизнь!

И я, усталый, смотрю вокруг и вижу, как высвечивают твои лучи нашу бедность.

Таинственный и чистый мир полнолуния, царство вещей духовной силы...

Тут рука немезиды, то есть министра, опустилась на плечо Каронеса:

"Профессор, вы - и вдруг такое?!"

Тот, оцепенев от испуга, промычал что-то нечленораздельное.

"Профессор, вы - и вдруг такое?!" Но в этот момент зазвонил телефон в соседнем кабинете, потом где-то дальше - в глубине коридора. Затем третий, четвертый... И тут в уснувшем здании таинственным образом пробудилась жизнь, словно сотни людей, прятавшихся в шкафах и за пыльными шторами, дождались наконец сигнала. Послышался звук крадущихся шагов, все вокруг огласилось нарастающим ропотом. Потом стали слышны чьи-то уже отчетливые голоса, призывы, короткие приказания, хлопанье дверьми, топот бегущих людей, отдаленный грохот...

Распахнув дверь, Монтикьяри выглянул на террасу. В окружавшем министерство саду непонятным образом погас ли все фонари. От этого лунный свет стал еще более ярким и тревожным. Два или три человека с горящими факелами в руках пробежали по залитым белым светом аллеям. Потом промчался на коне юноша в развевающемся красном плаще. И вот по обеим сторонам центрального балкона стали двое военных в парадной форме и со сверкающими саблями. Вот они вскинули свои сабли к небу. Нет, это не сабли, а фанфары. И серебряный, удивительной красоты трубный глас разнесся и повис, будто арка, над людскими толпами.

Монтикьяри не нужны были никакие пояснения, чтобы понять: это революция, его министерство низложено.

Курьерский поезд

"Это твой поезд?"

"Мой".

Паровоз, стоявший под закопченным навесом перрона, был страшен, словно разъяренный бык, бьющий копытом в ожидании, когда наконец можно будет сорваться с места.

"Ты едешь на этом поезде?" - спросили меня. Просто жутко становилось от яростного клокотания пара, со свистом вырывавшегося из щелей.

"На этом", - ответил я. "А куда?" Я назвал свой конечный пункт. Никогда раньше я не упоминал о нем, даже в беседе с друзьями, скорее всего из скромности. Заманчивый адрес, высокий, высочайший предел. У меня не хватит смелости и сейчас написать это слово.

А тогда на меня смотрели кто гневно, как на нахала, кто с издевкой, как на безумца, кто с состраданием, как на человека, живущего иллюзиями. А кто просто посмеялся надо мной. Прыжок - и я в вагоне. Открыв окно, я стал искать лица друзей. Ни одной собаки!

Ну давай, мой поезд, трогай, не будем терять ни минуты, лети, мчись во весь опор! Синьор машинист, прошу вас, не жалейте угля, поддайте жару своему Левиафану. Послышалось пыхтение сдвинувшегося с места паровоза, вздрогнули вагоны, опоры навеса одна за другой медленно поплыли мимо меня. Потом пошли дома, дома, фабрики, газгольдеры, крыши, дома, дома, заводские трубы, подворотни, дома, дома, деревья, огородики, дома, тук-тук, тук-тук, луга, поля, облака, плывущие по свободному небу! Вперед, машинист, давай жми вовсю!

Господи, как же мы мчались! При такой скорости, думал я, ничего не стоит добраться до станции No1, потом - 2, потом - 3, 4 и, наконец, до 5-й, последней, а там - победа! Довольный, я смотрел, как за окном телеграфные провода сначала медленно опускались, опускались, потом - раз и подскакивали до прежнего уровня - значит, пронесся мимо еще один столб. А скорость все увеличивалась. Но напротив меня на красном бархатном диване сидели два синьора, по лицам которых можно было' понять, что уж в поездах-то они разбираются; а они почему-то все время поглядывали на часы и, качая головой, недовольно ворчали.

Я человек вообще-то стеснительный, но тут набрался на конец смелости и спросил: "Если мой вопрос не покажется вам нескромным, синьоры, скажите, чем вы так недовольны?"

"Мы недовольны, - ответил мне тот, который выглядел постарше, - что этот чертов поезд идет недостаточно быстро. Если так плестись, мы прибудем на место с огромным опозданием".