Александр Громов - Ватерлиния

– Дальше, – потребовал Филипп.

– Тебе был подсажен мнемоблок с латентной памятью о флоте Федерации на Капле. Дислокация баз, вооружение, степень готовности к войне… словом, все, что гипотетически может знать о нашей зоне любознательный лейтенант нашей же погранфлотилии. Это была хорошая работа, можешь мне поверить.

– Дезинформация?

– Конечно. Остальное ты знаешь. Операция сорвалась по-глупому, мы зря потеряли пищекомбинат и позволили диверсанту уйти. По счастью, сработал запасной вариант.

– Кто он?

– Тебя не касается. Один лейтенант из Резервного флота, его имя тебе ни о чем не скажет…

Так, подумал Филипп. Подставили не меня одного… Цель достойная, не придерешься: пожертвовать одной-двумя пешками на огромной доске, даже не пешками – песчинками… ради успеха в войне за объединение Капли, ради Федерации и светлых ее идеалов… Но как же подло!

Присягал сдохнуть за Федерацию?

Присягал. Искренне. Разумеется, как все, надеясь в душе на лучшее.

А вот этого тебе, приятель, никто не обещал…

Тебе не обещали даже того, что ты при необходимости умрешь за Федерацию от рук противника, а не своего же командования или контрразведки. Есть необходимость или нет ее – не тебе решать.

Подло. Неизбежно-подло. Необходимо. Единственный способ победить в нашем подлом мире – стать подлее его.

Получается, что и бомбили меня свои – наверняка «Черный Баклан». Беспрепятственно пропустив чужака, с предельной дистанции взяли своего в бомбовый «ящик», да так, чтобы, боже упаси, не утопить ненароком… Ювелирная работа.

Лишь одного не смогли предположить эти подлецы: что чужак с А-233 окажется не подлецом, а человеком…

– Ты же был воспитан как землянин, – кривясь от боли, хрипло сказал Глист. – Ты же должен понять…

Понять и простить?

– Заткнись!

По виду Глист честно зарабатывал себе жизнь. А ведь придется, пожалуй, его вытащить, без энтузиазма подумал Филипп. Джентльменские соглашения с ним невозможны, но, надо думать, он будет молчать, сохраняя лицо. Какое-то время. Начальство на него не надавит – это ЕГО операция.

Ох, опасно…

– Вытащи меня!

– Повиси пока. Ты сказал о мнемоблоке. Почему я этого не помню?

– Латентная память, идиот! Воображаешь, что я вру? А память о сеансе и вообще о всякой операции тебе стерли. Потом и мнемоблок был кем-то стерт…

– Что? Кем?

– Не знаю! Вытащи меня, идиот! Сейчас сорвусь!

Филипп покачал головой.

– Мы не обговорили гарантии моей безопасности.

– Я твоя гарантия! Сорвусь – ты труп, понял? Вытащишь – устрою тебе перевод… чтобы не маячил тут. На Малый Эдем хочешь? Земля тебе все равно не светит, врать не стану.

Поверить? После всего сделанного им и его прихвостнем? На одной руке Глист долго не провисит.

Филипп снова почувствовал, что замерз и еле держится на ногах. Пожалуй, еще чуть-чуть – и не хватит сил втащить…

– Я подумаю, – сказал он.

– О чем, кретин?! Тебе предлагают жизнь, «кукушонок»! Жизнь!

Вероятно, на лице Филиппа отразилось сильное сомнение на этот счет. Во всяком случае, позднее он не нашел иного объяснения тому, что произошло секунду спустя.

– Лейтенант, смирно! – неожиданно гаркнул Андерс.

Он уже подтягивался на одной левой руке, легко взбросив ноги над поручнем, от его вялости не осталось и тени, он и с раздробленными пальцами был боевой машиной, повисшей в прыжке, не сводящей с отшатнувшегося Филиппа яростно-насмешливого взгляда… И тотчас же сорвался, без вскрика мелькнул за поручнем и исчез из виду.

Филиппа качнуло к фальшборту. Секунды три Глист был еще виден, затем нелепо размахивающее руками тело без особого всплеска погрузилось в буруны и больше не показывалось.

Даже кругов не разошлось в том месте, где подполковника Андерса сглотнул океан, – да и какие круги в кипящей воде? Должно быть, Глиста сразу утащило в глубину. Никто не висел на наростах, у уреза воды, цепляясь одной рукой.

Филипп долго ждал, перегнувшись через фальшборт. Мысли прыгали, и не было сил унять дрожь. Андерс врал, это было ясно. С лопоухим лейтенантиком он и с раздробленной кистью расправился бы в секунду, тем более что тот – рефлекс! – действительно чуть было не принял стойку «смирно», а о лучевике и думать забыл…

С ЭТИМИ не договоришься. Никогда. Бессмысленно вымаливать пощаду.

Скверное это дело – знать, что обречен. Ужасно жаль себя.

Но неужели вы вообразили себе, что я не стану огрызаться?

Филипп стоял у фальшборта до тех пор, пока изменившаяся поверхность океана не указала на первые, понятные только глубиннику, признаки желтого прилива. Потом, вздрогнув и очнувшись, он сунул лучевик за пазуху и полез по трапам наверх. Скользя, цепляясь за поручни, часто останавливаясь перевести дыхание, он упрямо карабкался с уступа на уступ, надеясь, что где-нибудь отыщется незаблокированный шлюз. Он знал, что ему делать: найти Лейфа. Найти и заставить говорить. И, вероятнее всего, убить по окончании разговора.

Глава 3

Ночь без звезд.

Черная, бесконечная. Лишь слышно, как плещет внизу океан. Лишь мигает неизвестно зачем световой маячок на вершине Поплавка да освещены посадочные площадки для боевых флайдартов и летающих платформ.

Когда в полярных водах наступает ночь, к теплой громаде Поплавка поднимаются обитатели здешних глубин – бесформенные студенистые тела размером с хорошую субмарину – и, коснувшись металла, в панике распадаются на подвижные реснитчатые клетки, уходят в глубину мутными облаками, чтобы собраться и слипнуться вновь подальше от опасной плавучей горы. Свирепые хищники, неутомимые охотники за всем, что крупнее криля и мельче полярного кракена, ищут пищу. Их не отгоняют, Поплавку они не опасны.

Мутны конусы прожекторов, погруженных в висящий над океаном туман. Океан не светится. На Капле нет светящегося планктона.

Чем дальше на юг, тем реже «окна» в толще облаков, а у летней границы льдов их не бывает совсем. Короткий мутный день мелькнет и погаснет, не успев запомниться, и снова наступает ночь без звезд. Может быть, это и хорошо, что нет «окон»; облака лгут, делая вид, будто что-то скрывают. Новички, наслышанные о полярных сияниях, задирают головы в небо в надежде увидеть просвет – но на Капле нет магнитного поля и нечему сиять над полюсами.

Кому дано увидеть незримый луч, тонкой нитью вонзающийся в небо из распахнутого иллюминатора, медленно режущий облака вслед перемещению заоблачной точки – спутника туннельной связи? Пожалуй, лишь случайная птица могла бы прервать нить на краткий миг, перед тем как с испуганным криком метнуться прочь, ощутив на себе тепловой укол. Но на Капле нет птиц.