Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

— Послушайте, — послышался сзади голос маленького человечка. — Вы должны знать…

Я бегал в бешенстве по пляжу. Собралось около двадцати или тридцати человек, которые буквально осадили меня и бомбардировали нелепыми вопросами. Все смотрели на меня подозрительно. Наконец, я не выдержал.

— Я не могу! — крикнул я. — Говорю вам, что я не могу. Я неспособен на это! Вы сами виноваты. Проклятые!

Я нервно жестикулировал. Они отступили на шаг, как будто я угрожал им. Я прошел через толпу, вернулся в столовую отеля и стал звонить. Когда на мой зов явился официант, я набросился на него.

— Вы слышите? — крикнул я. — Достаньте себе помощника и перенесите эти брусья в мою комнату направо.

Он не понял меня. Я стал на него кричать. Явился бедно одетый старичок в зеленом переднике и двое молодых людей в фланелевых жакетах. Я бросился к ним и показал, что надо делать. Как только золото перенесли в мою комнату, я почувствовал себя готовым для борьбы.

— А теперь все вон! — крикнул я. — Вон, если не хотите видеть перед собой человека, сошедшего с ума!

Официант замешкался в дверях, я схватил его за плечи и вытолкал вон. А затем запер дверь, сбросил с себя платье маленького человечка и лег в постель. Долго я лежал в постели, злясь, задыхаясь и дрожа от холода.

Наконец я несколько успокоился, встал с постели и позвонил пучеглазому коридорному. Когда он явился, я потребовал фланелевую ночную рубашку, сода-виски и хорошие сигары. Я несколько раз в нетерпении бросался к звонку, прежде чем мне подали то, что я просил. После этого я снова запер дверь на замок и стал обдумывать свое положение.

Итак, наш великий эксперимент окончился неудачей. Это было поражение, и я один остался в живых. Это было полное крушение, непоправимое несчастье. Мне ничего больше не оставалось, как спастись самому, насколько это возможно при нашей неудаче. От одного удара разлетелись все мои планы о возвращении на Луну и отыскании Кавора. Мое намерение вернуться на Луну, наполнить шар золотом, произвести анализ каворита и заново открыть великую тайну, наконец, может быть, отыскать тело Кавора — все это было теперь неосуществимо.

Я один остался в живых, и это было все.

Мне кажется, что этот отдых в постели был лучшим выходом из того положения, в котором я очутился. Если бы не это, я либо потерял бы голову, либо совершил бы какой-нибудь роковой, необдуманный поступок. Наедине же в комнате я мог обдумать свое положение и принять необходимое решение.

Конечно, мне было совершенно ясно, что случилось с мальчиком. Он влез в шар, стал трогать кнопки, закрыл нечаянно каворитные заслонки и полетел вверх. Он не мог завинтить крышку люка, но если б даже он и сделал это, то только один шанс из тысячи был за его возвращение. Очевидно, он вместе с тюками будет притянут к центру шара и останется там. Таким образом он перестанет быть предметом земного шара, может быть, им заинтересуются обитатели какой-нибудь части мирового пространства. Меня это мало интересовало. А что касается моей ответственности в этом деле, то чем более я размышлял на эту тему, тем яснее мне становилось, что если я сохраню спокойствие, то мне нечего тревожиться. Если бы ко мне явились его опечаленные родители с требованием возвратить им погибшего сына, я бы потребовал от них обратно мой шар или же спросил их, что они думают о всей этой истории. Сначала мне представлялись плачущие родители, полицейские и другие осложнения, но потом я увидел, что мне надо только держать язык за зубами — и ничего не будет. И действительно, чем больше я лежал, курил и думал, тем более мне становилась очевидной мудрость молчаливой недоступности.

Каждый британский гражданин имеет право, если только он не причиняет никому вреда и не совершает ничего неприличного, являться внезапно, куда ему угодно, оборванным и грязным, и иметь при себе любой запас золота. Никто не имеет права задерживать его. Я формулировал это, наконец, самому себе и повторял эту формулу как какую-то великую хартию своей свободы.

Придя к такому заключению, я принялся думать о тех обстоятельствах, о которых сначала не вспомнил, а именно — о своем прежнем банкротстве. Обдумав все спокойно на досуге, я пришел к выводу, что если только я скроюсь временно под чужим именем и сохраню свою отросшую за два месяца бороду, то вряд ли подвергнусь атаке того назойливого кредитора, о котором я уже упоминал. Затем уже можно будет действовать. Все это, без сомнения, не совсем хорошо, но что же мне оставалось делать?

Я решил действовать быстро и энергично.

Я приказал принести письменные принадлежности и написал письмо в нью-ромнейский банк (по указанию коридорного, самый близкий), в котором сообщал директору, что я хочу открыть себе у него текущий счет, и просил прислать двух доверенных лиц с соответствующими документами, в карете с хорошей лошадью, чтобы привезти несколько сот фунтов золота. Я подписал письмо фамилией «Блэк», которая показалась мне весьма почтенной. Затем я достал фалькстонскую адресную книгу, выписал оттуда адрес портного и попросил его послать ко мне закройщика снять мерку на суконный костюм; заказал чемодан, мешок для платья, желтые ботинки, рубашки, шляпы и так далее; от часового мастера я выписал себе часы. Отослав письма, я заказал себе самый лучший завтрак, какой только можно было получить в гостинице. После завтрака я закурил сигару, сохраняя полное хладнокровие и спокойствие, и мирно отдыхал, пока, согласно моему распоряжению, не явились из банка два клерка, которые взвесили и забрали мое золото. После этого я, накрывшись с головой одеялом, улегся спать.

Улегся спать. Без сомнения, это слишком прозаическое занятие для человека, только что возвратившегося с Луны. Вероятно, молодой впечатлительный читатель найдет мое поведение неприличным. Но я страшно устал от всех хлопот, и — черт побери! — что мне было делать? Конечно, никто мне не поверил бы, если бы я вздумал рассказывать свою историю: это только подвергло бы меня новым неприятностям. Я улегся спать. Потом, выспавшись, решил действовать открыто, по своему обыкновению. Я отправился в Италию и здесь пишу эту историю. Если читатель откажется поверить этому рассказу как факту, пусть он примет это за вымысел. Это меня не касается.

А теперь, когда мой рассказ окончен, я спрашиваю себя, какую пользу принесло это приключение? Все думают, что Кавор был неудачный изобретатель, взорвавший при своих опытах в Лимпне свой дом и себя самого, удар же от моего спуска в Литльстоне считают результатом опытов с взрывчатыми веществами правительственного учреждения в Лидде, в двух милях расстояния. Должен сознаться, что я не признал своего участия в исчезновении мастера Томми Симонса (так звали мальчишку). Это, может быть, создало кое-какое затруднение полиции. Мое появление на набережной Литльстона в изодранном костюме, с двумя брусками несомненного золота, объясняют по-разному, но меня это мало интересует. Говорят, что я нарочно все запутал в своем рассказе, чтобы избежать расспросов о том, откуда я добыл золото. Хотел бы я видеть человека, который способен был бы изобрести рассказ, такой связный, как мой. Ну, и пусть их принимают это за вымысел!