Сергей Анисимов - Первый удар (сборник)

– Я выясню… – пробормотал секретарь скорей для успокоения совести – его светлость явно не слышал, поглощенный более важным занятием: он картинно постукивал пальцами по краю носилок и оглядывался с несказанным презрением на лице.

Однако Эдмон не успел даже ступить на дорожку, ведущую к дверям. Хлопнули лакированые ставни, и миг спустя из дому вылетел невысокий, круглолицый и темноволосый мужчина европейской наружности в костюме, весьма модном лет двадцать тому назад. На лице незнакомца отражалось мучительное ликование, словно он боялся поверить собственному счастью.

– Ваша светлость!.. – с придыханием простонал он. – Ваша светлость! Мы уже и не чаяли!..

– Т-табернак! – с чувством промолвил граф, обрывая его излияния.

– Милейший, да вы забываетесь! – Секретарь не упустил случая осадить возможного соперника. Сейчас он видел один только способ уцелеть и вернуться, хоть когда-нибудь, в родную Францию – держаться обеими руками (а также ногами и зубами) за непотопляемую де Сегюрову персону. – Где его превосходительство посол, барон де Барант?

Незнакомец нелепо открыл рот, отчего похож стал на золотистого карпа из декоративных прудов в «чистом городе». Пудра со щек начала осыпаться.

– Мы полагали, – добавил Эдмон, милосердно включая во множественное число и графа, который едва ли задумывался о дальнейшей карьере своего предшественника, – что господин посол встретит нас в порту, чтобы на «Фениксе» отплыть во Францию… И кто вы вообще такой?

– Я, простите, камердинер его превосходительства… бывший. Жан-Пьер Ривароль, к вашим услугам. Но… как может быть, чтобы вы не знали?

– Чего? – едва не заорал секретарь.

– Его превосходительство похоронены на христианском кладбище, – прошептал лакей и неожиданно разрыдался, опершись о плечо опешившего Эдмона.

– Если б вы знали… – всхлипывал он, – если б вы только знали… я остался совсем один… прислуга разбежалась почти вся… но я знал, знал… все в доме готово, только вас ждет…

Секретарю стало мучительно неловко.

– Успокойтесь, – пробормотал он сквозь зубы, – успокойтесь, и объясните, наконец, что случилось с его превосходительством?

– Его убили, – прошептал Ривароль, глядя на Эдмона честными глазами комнатной собачки.

Пересказать, какие ужасы промелькнули в мыслях несчастного секретаря, было решительно невозможно. Слава местной гильдии наемных убийц распространилась даже в Европе – благодаря маркизу де ла Пайетри, с обычной лихостью сделавшего героем одной из своих драм заезжего нихонского нинша.

– Здешние дуэли… – продолжал камердинер, сглотнув, – это какой-то кошмар…

Эдмон слегка успокоился. Гибель на поле чести – прискорбна, конечно, однако случалось всякое. Вскоре после появления в Париже молодого марсельца газеты раструбили на весь свет историю приснопамятной дуэли не кого-нибудь – восходящего светила французской науки, ассистента профессора Коши, уже затмившего своего учителя, – в которой тот отправил к праотцам своего противника. И если бы не заступничество Протектора, дело могло бы кончиться для молодого Галуа весьма печально…

– Кровь Христова! Эдмон! – нетерпеливо окликнул секретаря де Сегюр. – Эта лачуга – действительно посольство Франции? И кто этот шут, поливающий крокодильими слезами вашу жилетку?

Лакей обиженно шмыгнул носом, словно мальчишка.

От начала переулка донеслись сдавленные вскрики и заполошная божба. Эдмон поспешил к посольскому паланкину, преследуемый неотвязным Риваролем.

Разбираться в тонкостях нихонского этикета секретарь еще не начинал, но приближавшийся к недоумевающим французам чиновник явно был из придворных князя-дайме: своеобычный нихонский халат на нем отличался благородным изяществом и тонкой отделкой, свисающие с пояса лаковая коробочка, веер и кобура с пистолем достойны были занять место в музее, торчащие за плечами рукояти сабель поблескивали серебром. Даже странно было, что этот утонченный дворянин бредет пешком по не слишком чистой улице, рискуя замарать длинные шаровары. Пускай даже за спиной его маячат не только эфесы сабель, но и двое сурового вида телохранителей.

Не доходя до носилок, нихонец остановился, чтобы отвесить молчащему де Сегюру поклон – не особенно глубокий.

– Мой господин дайме, Симадзу Есимото, – промолвил он на безупречном французском, глядя послу прямо в лицо, – соизволяет посланникам бангайкокудзин быть представленными к его двору через три дня от сегодняшнего, в полдень.

Он протянул – не графу, а опешившему Эдмону, – крест– накрест перетянутый ало-белыми лентами сверток.

– В ознаменование чего передает сей великодушный дар, – закончил нихонец.

Только по привычке секретарь смог ответить ему молчаливым поклоном. Нихонцы разом, как солдаты, повернулись кругом и двинулись прочь – не прощаясь.

– Хм, – нарушил молчание де Сегюр. – Возможно, нихонцы – не такие варвары, как мне показалось. Получить приглашение, чтобы вручить верительные грамоты, сразу после прибытия… весьма, весьма…

Эдмон недоверчиво покосился на посла. Всякий раз, как секретарю казалось, что он привык к хозяйским глупостям, граф открывал в себе новые глубины идиотизма. Чтобы доставить приглашение с такой издевательской точностью, нихонские филеры должны были следить за путешествием незадачливых чужеземцев от самого порта. И ничего не сделали, чтобы избавить французов от унижений – безразличие попросту оскорбительное!

– Да! – Посол обернулся к секретарю. – А что он ввернул за словечко такое… зубодробительное?

Секретарь покачал головой.

– Я знаю, – несмело промолвил Ривароль. – Так здешние называют… ну, чужаков. Не всяких, а как бы это… нежеланных. Диких. Португальцы, например, или русские – те просто «чужеземцы». А мы с англичанами – бан-гай-коку-дзин. Варвары.

Эха в преддверном зале не было. Совсем. Подошвы глухо стучали по отполированным до блеска половицам, но и только – звуки гасли, не распространяясь, отчего каждый слышал только свои шаги. Казалось, что собравшиеся на аудиенцию у князя скользят по глянцевому полу, точно капли дождя по оконному стеклу. Фигуры самураев походили на шахматные – стилизованные, угловатые.

Все географы, чьими трудами секретарь зачитывался по ночам в неделю перед отъездом, в один голос твердили, что нихонцы не любят монументальных зданий – дескать, подверженные землетрясениям, тесные и многолюдные Родные острова непригодны для строительства Пантеонов и Акрополей. Наверное, ученые общались с какими-то другими нихонцами – а может, мстительно подумал марселец, и вовсе никогда не выезжали за пределы Иль-де-Франса. Дворец удельного князя Нефритовых островов вблизи походил на помесь Бастилии с Версалем. Обманчиво стройные башенки вблизи оборачивались чудовищными бастионами. Даже если бы противник сровнял с землей крепость, что прикрывает вход в гавань Хисуириуми, дворец еще долго смог бы отбивать атаки – и отвечать канонадой, потому что пушки между хрупких, вычурных стенных зубцов выглядывали совсем не потешные. И все во дворце носило отпечаток того же безумного стремления к грандиозному, в то время как привычка и внутренняя склонность тянули мастеров следовать образцам, выработанным за века стеснения и ограничений.