Андрей Лазарчук - Жестяной бор

Линдерман потер подбородок, медленно начал:

— Марина, скажите, пожалуйста, за последний год число «эльфов»…

— Да, — сказала Марина. — Я не помню точно, но раньше был устойчивый рост. А за последний год — только один человек. И один человек выбыл. Исчез. Месяца два назад.

— Кто? — спросил Юсуф.

— Инга Асарис.

— Да, — сказал Юсуф. — Без вести. До сих пор.

— Значит, вы считаете, что вот это?.. — Линдерман взял кассету «плот-мюзик», помахал ею, — как бы сказать… инициировано…

— Да. Видимо, почувствовав, что больше из этой булки изюму не выковырнуть, киборг решил раздобыть новую булку. Огромное количество студентов перестанет успевать, будет отчислено… диплом Платиборского университета ценится высоко, вакансии станут заполняться студентами провинциальных университетов…

— А не может быть такого, что вот эта штука, — Линдерман опять помахал кассетой, — убивает в человеке не только способность к обучению, но и способности «эльфа»?

— Нет, — сказала Марина. — Ни один «эльф» не может этого слушать. Больше одного раза — уже пытка.

— А все остальное?..

— Вторичные эффекты. Вторичные, третичные, четвертичные… Не влияющие на основной результат.

— Н-да… — Линдерман опять принялся протирать очки. — Замысловато. Черт его знает… главное — не проверишь… вы же не согласитесь на введение электродов?

— Надо подумать, — сказала Марина. — Все довольно неожиданно. Ты придумываешь чудовище — просто так, пощекотать себе нервы, — и вдруг оказывается, что оно тебя уже жрет… неприятно, согласитесь.

Андрис вдруг вспомнил Присяжни. Моральный износ сто пятьдесят процентов, подумал он. Мир меняется так, что перестаешь понимать… И — Лео. Будущее всегда чудовищно, говорил он. Становясь настоящим, оно обретает привлекательные черты…

— Почему — чудовище? — спросил он. — Просто будущее…

— В том-то и беда, — сказала Марина. — Взять несчастных откатников…

— Вы думаете — это вы? В смысле — он… киборг?

— Конечно. Ненарочно, просто резонанс… а, может быть, и раздражали — отмахнулся…

Все замолчали. Юсуф молча подошел к компьютеру, ввел дискетку, стал ждать. Компьютер попискивал. Линдерман надел очки, тоже встал, прошелся по комнате. Потом вернулся, спросил:

— Марина, извините, но, может быть… Когда вы собираетесь в следующий раз?

— Сегодня, — сказала Марина. Посмотрела на часы: — Через три часа. Скоро надо выходить.

— А вы никогда не пробовали — не пойти?

— Пробовала, — сказала она со странным выражением. — Больше не пытаюсь. Даже думать об этом… — она провела рукой по лицу. — Нет.

— Тогда, если вы позволите… — Линдерман потеребил себя за ухо, — вы же понимаете — практика — критерий истины… — он выглядел очень смущенным.

— Только не требуйте от меня согласия, — сказала Марина.

— Извините, — сказал Линдерман. — Я все понимаю.

— Не надо, — нервно сказала Марина. — Ради всего святого…

Андрис подошел к Юсуфу. Юсуф обернулся.

— Хотел посмотреть, что в аэропорту. Но такая защита — не пробраться.

— Возьми, — Андрис отдал Юсуфу «Корвет» и дискеты. — Спрячь, что ли… не знаю. Разберешься. Пароль я ввел новый. «Ольвик». Запомнишь, надеюсь?

— А ты?

— Пойду с ними.

— Думаешь, что-то можно?..

— Нет. Не думаю. Пойду просто так. Не знаю, зачем.

— Аллах вам судья, — сказал Юсуф мрачно. Вдруг его перекосило: — Как же все… гнусно, гнусно, гнусно! Я как в паутине, как… — он хватал ртом воздух — как рыба.

И вдруг Андрис почувствовал, что ему страшно хочется ногтями скрести лицо, горло, руки, отдирая что-то налипшее, нечистое, едкое — он еле сдержался и только провел ладонями по лицу. Пот. Просто пот…

Линдермана он потерял в первые же секунды — и не скоро вспомнил о нем, сопротивляясь тому, что выталкивало, гнало, давило и скручивало его… труднее всего было, когда он, преодолев секундное оцепенение от неожиданности, попытался сопротивляться: вцепился в тонкие стволы орешин и решил не поддаваться ничему… Он продержался недолго: накатывающий волнами чудовищный смрад парализовал дыхание, и тошнотная слабость растворила ноги — на миг он ощутил себя висящим над черной бездной, и руки судорожно сжались на пульсирующих стволах, и тут же из стволов полезли шипы, прорастая сквозь ладони, не слишком больно, но мучительно страшно, — и руки вдруг стали растягиваться, как резиновые, сильнее, сильнее — и он понял, что сейчас, сейчас — камнем из рогатки — туда… в мерцающий сиреневый свет… ужаснее этого не было ничего — упасть в свет… рухнуть в него, и, проламывая… с тихим шорохом… кто-то кричал на одной ноте: а-а-а-а… и справа, и слева было черно, и только впереди свет, и в этом свете, не касаясь травы, скользили, преломляясь, сиреневые тонкие тела, сплетались и исчезали, исчезали… Он разжал руки — и тут же лес потек мимо него — туда, к свету, и свет стал удаляться, удаляться, пока не исчез… Потом он лежал, перевалившись через поваленное дерево, и мучительно пытался из себя что-то извергнуть — ничего не было в желудке, и только боль… непонятное, ничем не объяснимое омерзение — из каких-то древнейших запасов памяти… Он пытался взять себя в руки — и выскальзывал, дрожа и выстанывая: «Не хочу… не хочу… не хочу…»

Он пришел в себя сразу и на всю глубину. Холод. Снаружи и внутри — холод. То, что нужно. Он лежал неизвестно где и уже несколько минут прислушивался к нарастающему — еще непонятному — гудению. Приподнялся, сел. Как множество самолетов… нет, это из детства, теперь у самолетов совсем не такой звук… но — моторы, точно, моторы. При свете звезд ничего не было видно, только за спиной угадывался — да и то не глазами, всем лицом — лес, стена леса, темная, глухая, — да над городом, высоко, висело желтоватое пятно отраженного света — звезды просвечивали сквозь него, чуть ослабленные этим мутным городским светом, а здесь, над головой, над лесом, они холодно и неподвижно светили, оттеняя темноту у земли. А потом в непроглядную темноту скользнули острые быстрые блики, Андрис оглянулся: голубоватое зарево возникло над близким горизонтом, и из-за края земли всплывали и повисали, покачиваясь, яркие огненные шары — слитный рев моторов усилился скачком, в нем пробивались металлические нотки — Андрис встал, отряхнул колени… Вспомнилась карта: да, где-то здесь шла дорога, и танки пошли по ней, — но очень захотелось отступить назад, под защиту леса… Он остался стоять.

Танков было только два, они прошли мимо и остановились, не глуша двигателей. За ними шли колесные машины, не понять, какие именно: пыль и выхлоп, подсвеченные фарами идущих сзади, создавали световую завесу — машины шли в клубах белого пламени. Трудно было сказать, сколько их. Много. Не меньше полусотни. Потом в небо взвились ракеты — «люстры» — стало светло. Машины тут же стали расползаться в обе стороны от дороги. Это были установки залпового огня «Вулкан». Их было не меньше полка, и они выходили на огневые позиции.