Роман Злотников - Рождение

Но через две недели Иван заскучал. Какой-то здесь был неправильный коммунизм – можно есть, спать, заниматься любовью и больше ничего не делать. Ничегонеделанием, как ему казалось, все в основном и занимались. Нет, когда он спрашивал, кем работают его случайные подруги, те называли какие-то профессии, часть из которых были ему знакомы, например художник или скульптор, а часть звучали как-то причудливо, например «мастер по внешнему облику» или «консультант по личному времени». Но если он начинал расспрашивать, чем именно они занимаются, выяснялось, что по большей части они не занимались ничем. То есть ели, спали и… хм… любились. Ну или увлеченно изменяли себя, причем, похоже, не только там прическу или маникюр делали, а еще и всякое другое – наращивали или убирали грудь, подправляли себе лицо, вытягивали или укорачивали ноги, и так далее. И лишь очень редко, раз в несколько недель или месяцев, когда было настроение, они отвлекались на что-то иное…

Кстати, как понял Иван, в нем большинство девушек привлекала его естественность. Он был красивым парнем, но не идеально, а именно естественно красивым. С неким несовершенством, с этакой природной незавершенностью. Да, именно природной, настоящей, данной от рождения, а это в мире людей, способных сотворить со своим телом и лицом все что угодно, особенно ценилось. Ибо сделать себе идеальные нос, грудь, ноги или лицо и тело полностью было несложно, но вот достигнуть именно такой, кажущейся естественной, природной незавершенности – почти невозможно…

Круговерть непостоянных подруг тоже стала его утомлять. В юности, когда из-за гормонального взрыва мозги вышибает из головы и смывает в яйца, пацаны жадно провожают глазами любую привлекательную фигурку, частенько мечтая, чтобы было так: щелкнул пальцами, и – раз! – твоя. И сейчас вроде как Иван оказался именно в таком положении. Его внешность действовала практически безотказно, так что стоило ему просто чуть дольше задержать взгляд на какой-нибудь куколке, она подскакивала к нему и предлагала себя на ближайшую ночь. Даже если пришла на террасу уже с каким-то кавалером. И ведь кавалеры на это никак особенно не реагировали. Нет, кое-кто явно был расстроен, но максимум, на что они отваживались, – это бросить в сторону неверной подруги раздосадованный взгляд, после чего молча удалялись. Иван их совершенно не понимал!..

Однако он уже прошел тот возраст, когда думают яйцами, а не головой, так что дней через десять голое перепихалово со сплошь красивыми и похотливыми бабами начало его утомлять. Никто из них не пытался даже хоть немного познакомиться с ним, поговорить, узнать, откуда он и как здесь появился. Нет, на его вопросы они отвечали, причем простодушно-честно и, если он бывал настойчив, достаточно подробно. И из этих ответов он узнал много нового о жизни при киольском коммунизме. Например, уже спустя пять дней Иван обзавелся личным терминалом, по виду напоминающим часы «Командирские» с радиевыми стрелками, светящимися в темноте (он видел такие у своего комбата, и они ему очень нравились). А также не только научился пользоваться «кубом», «цилиндром» и «окном», но и покатался на «ковше». Вот только ничего сверх этого добиться от девушек не удавалось. Временами ему казалось, что для всех этих подруг он вроде косы-литовки для поденщика: подобрали по руке, отработали, получили свое и пошли дальше… Нет, если бы все эти девицы вдруг решили воспылать к нему глубокой и сильной любовью, наверное, вышло бы куда хуже, но и литовкой чувствовать себя как-то не хотелось. А приходилось, ибо, как он теперь уже знал, если у тебя нет постоянного партнера, отказывать человеку, предлагающему тебе ночь любви, на Киоле было не принято, потому как считалось, что любовь, ну хоть такая, в виде «похоть потешить», и есть чуть ли не основный смысл существования человека. Мол, все есть любовь и любовь есть все… ну как-то так. Отсюда и обиды отшитых девушек, и те сердитые взгляды, которыми наградили молодого офицера свидетели, когда он отфутболил сразу несколько предложений.

Так что по всему выходило: надобно искать постоянного партнера, ибо только его наличие позволяет на законных, так сказать, основаниях отвергать требования похотливых дамочек. Иван даже затосковал о Лидочке, оставшейся там, на Земле. Она-то его точно любила. И она была не просто партнершей на час или на ночь, а настоящей подругой. Верной и честной. С которой можно было не просто провести ночь или несколько ночей, а пройти жизнь, не опасаясь того, что она тебя предаст, потому что, мол, любовь – это что-то эдакое, главное, а все, что мешает заниматься ею неутомимо, снова и снова: честь, верность, долг, дети и все такое прочее – глупости, отсталость и зашоренность… И вообще, какая-то тут, на Киоле, больно легкая жизнь получалась. Прям сон нескончаемый. Немудрено, что они, эвон, родную планету потеряли, с таким-то отношением…

И еще ему надоело бездельничать. Нет, неделю все было классно, даже, пожалуй, дней десять. Но он же все-таки человек, а не кот не кастрированный вроде материного Васьки. Да и Васька такую жизнь ведет не круглый год, а только в марте, и то потому, что тварь безмозглая и своим животным инстинктам противостоять не может. В остальное же время он делом занят – мышей ловит, отчего вполне заслуженно пользуется уважением у всей их большой семьи. А как же иначе-то? Каждый должен быть для чего-то нужен другим, близким или не очень, иначе зачем он на свет народился-то? Воздух портить? Тем более у человека, в отличие от кота, разум есть. И руки, которые чего-нито да и могут.

Так что на пятнадцатый день Иван, проснувшись и отпихнув с груди очередную очаровательную головку, сбегал до водопада на пляже (мышцы уже давно начали требовать нагрузки, поэтому он стал устраивать себе по возможности длительные пробежки), наскоро перекусил там же, на приморской террасе, и, усевшись на камень, принялся размышлять, чем же ему заняться, ибо бездумное и бездеятельное существование уже сидело в печенках.

Профессий, востребованных здесь, на Киоле, за ним не значилось. Нет, программировать «куб» на то, чтобы тот выдал порцию жареной картохи или свиную отбивную, он уже наловчился. И эти блюда, числившиеся здесь экзотикой, шли на ура в тех компаниях, где он обретался по вечерам. Но Иван всегда отличался трезвой самооценкой и понимал, что до вершин искусства программирования «куба», достигнутых, скажем, тем же Тиэлу, ему как до Луны пешком. Мастерство изменения образа также отпадало, хотя он обзавелся вполне приемлемой футболкой с эмблемой общества «Динамо», в котором состоял по ведомственной принадлежности[22] и по велению души, и изрядно усовершенствовал собственные порты. Чего еще?.. Иван крепко задумался. Единственное, чем он владел, возможно, заметно выше среднего уровня киольца, так это навыками работы с деревом. Уже в двенадцать лет он ходил с отцом и дедом по зиме на плотницкий промысел. Так что сладить добрый конек или славный наличник ему труда бы не составило. Да и целую избу. Так, шаг за шагом, у него возникла мысль сладить здесь, на Киоле, пятистенку. А что? Каких только он тут домов не повидал. Причем, как он быстро выяснил в Сети, те, что были слажены вручную, ценились куда выше, чем сделанные с помощью современных строительных технологий, а их производители занимали в обществе более значимое место и имели в своем распоряжении большую долю Общественной благодарности.