Джеймс Дуэйн - Независимый отряд
«Жестикуляция и мимика! – подумал лингвист. – Тонкости жестикуляции и мимики очень для них важны». Разумеется, они были важны и в человеческом взаимодействии. Но люди, как правило, их не замечали; они их воспринимали и действовали в согласии с ними, но бессознательно. «А для повиан, – решил Бартер, – жестикуляция и мимика составляют куда более очевидную часть разговора. Они добавляют модуляции, которые отсутствуют в разговорной речи». И теперь они были у него записаны!
«К несчастью, язык оскорблений нам не особенно пригодится», – подумал лингвист. Коммандер бы наверняка ему об этом напомнил.
Профессор снова попытался привлечь внимание повианина, но чужак продолжал его игнорировать, неустанно трудясь над своей паутиной. В конце концов он ее закончил, за что Бартер был ему очень благодарен. Зрелище того, как его подопечный плетет себе паутину, сильно его расстраивало. Повианин устроился в центре конструкции и застыл.
«Я должен заставить его говорить, – отчаянно подумал Бартер. – Если у нас не окажется большего словарного запаса для работы, переводное устройство будет бесполезно. Как сейчас, например».
Откинувшись на спинку кресла, лингвист уставился в потолок. Он уже много часов за этой сикарахой наблюдал и получил всего одну-единственную ремарку, да и то явно непристойную. Бартер подался вперед и включил запись Моцарта. Земным паукам эта музыка вроде бы нравилась. Так он, по крайней мере, читал.
Повианин неподвижно сидел в центре своей паутины. И молчал как рыба.
«Интересно, – подумал профессор, – почему он с собой не покончил? Мне казалось, они это проделывают. Или это только мокакам свойственно?»
Разумеется, чужак все еще мог совершить самоубийство. Предполагалось, что повиане предпочитают употреблять свою пищу в живом виде. А здесь ему такой не светило. На «Непобедимом» даже лабораторных крыс не было. Так что пленнику приходилось отказывалось от всего, что ему предлагали, и довольно скоро он должен был умереть. Бартер немного об этом поразмышлял. «Сомневаюсь, что медики попробуют ему что-нибудь внутривенно ввести, – решил он. – Во-первых, у них нет толкового представления о его кровеносной системе. А во-вторых, что более важно, они не отважатся ему панцирь пробить».
Бартер содрогнулся, представив себе, как специальная бригада пытается силой накормить эту тварь. Баталия получилась бы знатная.
«Быть может, с этой стороны к нему подойти?» – подумал он.
– Ты голоден? – спросил лингвист.
Повианин неподвижно сидел в своей паутине.
«Как же меня бесит, что он не моргает, – подумал Бартер. – А может, он какой-нибудь сикарашечьей дзен-медитацией занимается? И в конце этой медитации просто прикажет себе умереть?
Пожалуй, тогда очень многие от кучи хлопот избавятся. Но нет, черт побери! – с жаром подумал профессор. – Я не хочу, чтобы эта тварь умирала!»
– Хочешь жить? – спросил он.
Хелицеры повианина еле заметно сдвинулись.
«Пожалуй, я бы это презрительной усмешкой назвал, – решил Бартер. – Будь я пленным воином, хочется надеяться, я точно также бы усмехался в лицо своему врагу».
– Как насчет воды? – предложил он чужаку. Профессор нажал на клавишу, и в раковину у стены ударила струя воды. Пока вода текла, лингвист внимательно следил за своим подопечным.
Поначалу никакой реакции не наблюдалось; повианин просто смотрел прямо перед собой, как было с тех пор, как он обустроился в своей паутине. А затем Бартеру явственно показалось, что существо сотрясает легкая дрожь.
В свое время он заставил себя прочесть массу разной литературы о земных пауках, которых повиане так сильно напоминали. И теперь профессор вспомнил, что многие из них предпочитали влажную среду и легко обезвоживались.
Путем набора нескольких клавиш Бартер уменьшил поток воды до тоненькой струйки и стал наблюдать за чужаком. Его ротовые органы вроде бы сместились. Профессор воспроизвел самый последний отрезок съемки повианина, которая велась непрерывно. Они совершенно определенно сместились.
– Вода чистая, – сказал Бартер. – Никакого яда, никаких наркотиков, абсолютно безопасная.
Переводное устройство молчало, однако лингвист надеялся, что хоть какие-то из этих слов до пленника все же дошли. «Мне кажется, – подумал он, – на каком-то уровне я по-прежнему пытаюсь тоном голоса на него повлиять».
Но повианин держался стойко.
Бартер немного подумал, затем набрал еще несколько клавиш, увеличивая влажность в камере повианина.
– Так лучше? – спросил он.
Ощущая к пленнику странную жалость, профессор все поднимал и поднимал влажность, пока камера не стала мутной от пара. Прямо у него на глазах хелицеры повианина задвигались. Регулируя фокус одной из камер, Бартер разглядел, что повианин пьет воду, скапливающуюся на его панцире.
«Может статься, это первый шаг», – подумал он.
Профессор продолжил наблюдать за существом. Оно так наклонило голову, что капли стекали по ромбовидному лицу туда, где их могли собрать ротовые органы. Повианин пил долго. А затем вернулся к своей непроницаемой неподвижности.
– Быть может, теперь, когда вы приняли от нас питание, вы пожелаете со мной поговорить?
Переводное устройство выдало несколько слов, и повианин так дернулся, как будто его коровьим электропогонялом ткнули. Он поднял голову и, похоже, уставился прямо на экран.
Затем чужак заговорил – причем медленно, словно он хотел, чтобы его поняли. Вскоре устройство перевело:
– …ничего мне не давали. Я… сам собрал.
– Если бы я не увеличил влажность в вашей камере, там было бы нечего собирать, – резонно заметил Бартер.
Повианин продолжал молча смотреть на экран, однако все его тело дрожало.
– Я только хочу обучиться вашему языку! – сказал Бартер. – Разговаривать, понимать, общаться!
– Разговаривать, – без выражения произнес повианин. И в несколько вопросительной манере наклонил голову.
– Просто разговаривать, – подтвердил лингвист. Повианин опять заговорил, сохраняя все тот же вопросительный изгиб своего тела. Наконец переводное устройство выпалило:
– Не предавать?
– Нет! – сказал профессор, энергично подаваясь вперед. – Не предавать. Просто разговаривать. – Он немного выждал. Повианин оставался неподвижным. Наконец Бартер продолжил: –Вы приняли от нас питание. Но мы хотим только разговаривать.
Повианин снова осел назад. Затем он что-то сказал и сделал жест педипальпами, после чего замер в неподвижности. Переводное устройство выдало только:
– Подумаю.
– Тогда я пока оставлю вас в покое, – сказал лингвист и отключил экран в камере повианина.
Сам-то он, разумеется, по-прежнему мог его видеть. Имеющее целью удержать пленника от самоубийства, круглосуточное слежение продолжалось. Так что уединение повианина с самого начала было безнадежно нарушено. «Но это может ровным счетом ничего для него не значить», – несколько виновато подумал Бартер. Зато было бы вопиющей глупостью не наблюдать за чужаком на тот случай, если он вдруг сделает что-то важное и разоблачающее.
Повианин сидел в своей паутине и таращился в никуда.
«Мое переводное устройство работает! – ошалело подумал Бартер. – Если повианин согласится со мной говорить, мы очень скоро станем способны вести с ними настоящие разговоры. О Боже, какой же я молодец!»
Затем Бартер занялся просмотром записей кратких ответов повианина и составлением подробнейших описаний положения во время этих ответов тела и рук существа. Лингвисту очень помогало то, что он рассматривал лишь отдельные части чужака. Таким образом ему не приходилось в муках выносить созерцание всего его отвратительного облика.
Через два часа Бартер поднял взгляд на работающий экран. Повианин не шевелился.
«Быть может, он ждет, пока я с ним свяжусь?» – подумал лингвист. Конечно, так оно и было! Ведь насколько знал повианин, за ним никто не наблюдал. Следовательно, зачем ему было тратить силы на попытки связаться?
Бартер включил экран в камере чужака и восстановил аудио-контакт.
– Вы уже приняли решение? – спросил он.
– Буду разговаривать, – сказал повианин.
Глава одиннадцатая
Набегая на берег, волны с шипением удалялись. Питер лежал на мягком и теплом песке; приятно расслабленный, он наслаждался радостной вялостью. Медленно он приходил в сознание. Однако Питер этому сопротивлялся, лежа в неподвижности, тогда как тело побуждало его двигаться. Шум волн перестал звучать как нежное шуршание и начал напоминать негромкий звон. Питер повернул голову, чтобы посмотреть на звенящие волны. Он лениво задумался, зачем они это делают.
ТРАХ-ТАРАРАХ!
Редер скатился с койки и вскочил на ноги, все еще готовясь стряхивать с себя песок. Однако, похлопав себя ладонями по бокам, коммандер выяснил, что на нем вся форменная одежда, если не считать такой мелочи, как ботинки.
