Андрей Бочаров - Настоящая фантастика – 2012 (сборник)

– Тебе позывной дать забыли, – виновато огрызнулись наушники. – Будешь стервятником.

Сволочи. Прилечу – набью морду.

– Доложи обстановку.

– Докладываю. Движки в норме. Пилот в норме. Ящик в норме, но программу не кажет. Пассажир висит как… гм… без сознания. Монитор говорит, что кровоизлияния нет, белье сухое и клиент вот-вот… впрочем, уже.

Толстяк медленно поднял голову. Морда была ярко-розовой. Такое бывает, когда кровь резко приливает к щекам. После двадцатки, к примеру.

– Пилот… держи пароль на задании.

Комп удовлетворенно пискнул, окошко свернул и вывалил.

Господи, помилуй!

«Преследовать летательный аппарат, стартовавший со станции тридцать четыре минуты назад. На текущий момент его высота – 207, курс – 114, дальность – 10 230, скорость сближения – 100, ориентировочное время сближения 120. После сближения выйти на дистанцию 3–5 тысяч, преследовать, выполнять инструкции оператора. Огонь не открывать. От огня противника разрешено уклоняться. Ответный огонь не открывать. За нарушения – трибунал».

– Эй… пилот!

Я снова глянул на зеркальце.

– Ну?

– Прочитал?

– Ну!

– Понял?

– Понял!

Ни черта я не понял. Впрочем, впрочем…

– Эй! Оператор!

– Ну?

– А что сперли-то?

Он немедленно замолчал.

Вот теперь понял.

– Эй, пилот!

Надо сказать, голос его звучал уже тверже.

– Ну?

– После сближения повиснешь у него на хвосте.

– Понял.

– Дистанцию выдерживай три-пять тысяч.

– Понял.

– Мелкую рацию включи, а большую выключи.

Ох и термины у моего оператора!.. а на хрена, собственно?

– …потому что они должны нас слышать, а больше никто.

Они? Не «он», а «они»?

– …говорить буду я. Я буду долго говорить. Ни в коем случае не влазь. Но если я буду говорить больше десяти минут непрерывно – ты по нутрянке должен сказать ключевую фразу. Понял?

– Понял. А…

– Фраза дурацкая, сразу говорю. Понимаешь… вот у вас профессиональные болячки есть?

Ха. Это у нас-то! Да пилот после тридцати лет – это склад профессиональных болячек! Перечислять?

– Нет, спасибо. Так вот и у нас.

Не помешало бы узнать, у кого это – «вас»?

– Ну, считай, короче, что я болен алкоголизмом…

Однако неплохие пошли профзаболевания. Где бы и себе такую работу найти?

– …только закодированный.

Уже легче.

– …на ключевое слово. Которое должен произносить посторонний человек каждый раз, когда я собираюсь выпить больше, чем нужно.

…и уже понятно, кто будет этот посторонний. Наверное, я.

– …посторонним будешь ты. Так вот. Каждый раз, когда я буду говорить больше десяти минут подряд, ты должен сказать ключевую фразу. Понял?

Ну понял. А какая фраза-то и что за болячка?

– Болезнь называется «логорея». То есть… ну, вроде как недержание речи. У многих пропагандистов такое бывает, особенно у тех, кто выступает по радио.

Ну, допустим… а фраза?

– Геббельс, кстати, от этой заразы лечился. Отсюда и фраза.

– Слушай, ты долго будешь Муму тянуть?

– Фраза дурацкая, но работает. Звучит так: «Геббельс, заткнись!» Все понятно, уважаемые радиослушатели?

Вот на этой фразе я его и узнал. Был впечатлен.

Ежеутренняя сводка новостей – это раз. Еженедельный «Дневник авиатора», за откровенную пропаганду обзываемый «Нужник агитатора» – это два. Передовицы в двух, а может, даже и трех газетах – и это только тех, в которые я заглядываю – это три. Не попросить ли автограф?

Ящик пискнул и показал траекторию.

Святый Боже, святый крепкий, помилуй мя!..

Тормозить предлагалось об атмосферу.

Об атмосферу тормозить хорошо. Топливо не расходуется, перегрузки приемлемые, движки молчат, премиальные полагаются. Однако все это только для случая, когда в атмосферу надо войти и не надо выйти. Для посадки, например.

А вот если надо чиркнуть, тормознуть, отскочить – и оказаться снова на ста восьмидесяти – это страшно.

Если чиркнешь плохо – слабо затормозишь, в результате выскочишь на орбиту снова. Но уже на другую. Которая заранее неизвестна. Которая запросто может привести в зону действия ПКО[4].

Или не привести. Тогда ящик начнет считать, хватит ли топлива для продолжения выполнения задания – как правило, хватит; для возвращения на станцию – как правило, не хватит; для посадки в аварийном районе – ну, на это, может, и хватит… И тогда пилоту начнут кое-что откручивать…

Звездочки с погон, например.

Если чиркнешь сильнее, чем надо, – картина не такая трагическая. В этом случае машину просто разорвет на куски, и самые крупные из них осядут на головы законопослушных граждан.

– Геббельс, заткнись.

Агитатор заткнулся, но успел удивленно посмотреть на часы.

– Десяти минут не прошло, но сейчас будет десять «же».

– А…

– Ага. Заткнись пока, говорю. Ящик, маневровые двигатели включить!

На носу и кончиках крыльев запрыгали первые искры, сгустились, превратились в злобное белое пламя…

…и если в обшивке случится мелкая трещина, то плазма ворвется в конструкцию, а там легкоплавкий дюраль…

…и огонь на обшивке превращается сначала в розовый, а потом в красный – потому что прилив крови к глазам…

…и снаружи вой раскаленного воздуха…

…и трясется машина, как таракан в миксере!

…да, кстати, и связи при этом нет никакой, потому что плазма!

Уффф.

Температура носка крыла – 300, нос – 380, брюхо – 240. Норма.

Орбита?

«Орбита – ок!» – клятвенно заверил ящик.

– Эй, пилот! – тут же послышалось сзади. – Как дистанция?

«Дистанция – 80, – ящик, казалось, ждал именно такого вопроса. – Скорость сближения – 2000 в секунду, ориентировочное время сближения, с учетом торможения – 63…»

Кажись, догнали. Ну, почти догнали. А дальше что?

На мониторе появилась отметка, и я с легкостью загнал ее прямо в прицел.

– ОТСТАВИТЬ!!!

С перепугу я чуть не нажал гашетку.

Пришлось отметку убрать.

Толстяк рухнул в кресло, и если бы не ремни, то схватился за сердце.

– Ты чего? – улыбнулся я. – Это всего лишь прицел. Ну, дистанцию чтобы замерить, курс, скорость сближения…

– Отставить прицел! И мерить отставить!

– …а без этого никак.

– Да? Ну тогда блокиратор включи.

Включил.

– Эй! А у того джентльмена, которого мы догоняем, тоже все заблокировано?

– А это, уважаемый, не наше с тобой дело, – мигом среагировал агитатор.