Аркадий Львов - Две смерти Чезаре Россолимо (Фантастические повести)

Доктор опустился на колени у головы мадам Эг и горячо прошептал:

— Как я счастлив, что нашел вас! Я заходил к вам в дом — там никого нет. Вы не совсем здоровы, я перенесу вас.

Эг подтвердила, что она в самом деле не слишком хорошо себя чувствует, но все же не настолько скверно, чтобы утруждать доктора.

— Нет, — решительно воспротивился доктор, — в таком состоянии вы не имеете права вставать с постели.

Насчет постели доктор допустил обычную профессиональную оговорку и не было никакой надобности поправлять его. Впрочем, очень возможно, что Эг и не заметила оговорки, поскольку доктор немедленно приложился ухом к ее груди и одновременно нащупывая пульс, взял за руку.

Прощупав и пропальпировав мадам, доктор окончательно пришел к заключению, что ей ни в коем случае не следует сейчас становиться на ноги. Эг, которая, как и все женщины, крайне небрежно относилась к своему здоровью, попыталась все же подняться, однако доктор, к счастью, опередил ее, так как не только успел взять Эг на руки, но сделал при этом четыре шага к двери, вернее, к проему, поскольку дверь еще не воротили на место.

Коридор миновали благополучно, хотя по пути доктора дважды качнуло, и мадам едва не ушиблась головой о стену.

— Доктор, — проговорила она совсем слабым голосом, — мне показалось, что стены падают на меня. И потолок тоже. Скажите, доктор, это не очень опасно?

Доктор, как человек науки, обязан был говорить правду и только правду, и он не скрыл, что это очень опасно, когда стены и потолки падают на людей. Например, при известном обвале в брюссельском универмаге погибло триста двадцать семь человек, а в Мегаполисе-Атлантик — вчетверо больше, причем реанимация, возвращение жизни, удалась лишь в половине всех случаев, так что Эг теперь сама может судить о степени опасности.

— Но, — воскликнул доктор, — какое отношение все это имеет к нам!

Эг хотела сказать «никакого!», но не успела: доктора еще раз качнуло, в этот раз уже не в коридоре, где были стены, а на площадке, возле перил, и внезапно стало темно. Перед этим что-то грохнуло и сверкнула молния. Впрочем, еще до молний в глазах у Эг появилось ощущение, будто в нее пальнули стеклянной шрапнелью. Первым пришел в себя доктор.

— Наши предки, — сказал он задумчиво, — были правы: от сумы да от тюрьмы не отрекайся. Кто бы мог думать…

Мадам Эг, хотя она и очнулась позднее, успела уже разобраться в ситуации, и, если доктор получил только две оплеухи, то причиной этому было вовсе не бессилие мадам, а неудобное положение ее тела: при падении доктор не успел изловчиться и оказался сверху.

— Интеллектуал, — торжественно произнесла мадам, — плешивый Геркулес, чего хватаешь на руки женщину! Колосс на глиняных ногах, Голиаф на спичках, голем фикальный, сами бы раньше научились стойку на ногах жать, а потом к другим в скорые помощи наниматься будете!

— Почему «фикальный»? — удивился доктор. — Фекалия, фекальный — от латинского faex, осадок.

— Нет, — очень твердо возразила Эг, — иди на фик, на фик мне это надо, пошли его на фик — все так говорят, значит, фикальный, а не фекальный.

— Послушайте, — схватился за голову доктор, — но ведь здесь имеет место простое оглушение согласного «г» в конце слова, и хотя у этого термина просматривается звуковая и смысловая близость с латинским faex, этиология их все же различна. Совершенно различна.

— Уберите руку! — вдруг прервала доктора мадам. — Кому я сказала: уберите руку, этиология.

Доктор вначале не понял причины внезапного гнева мадам, но теперь, когда она повторила сказанное им слово, он с ужасом заметил, что допустил грубейшую ошибку, спутав медицинскую этиологию с лингвистической этимологией. Собственно, врачу можно было бы простить подобную обмолвку, но для женщины, которая столько пережила за один день, такое великодушие было уже свыше сил.

— Уберите руку! — закричала она в третий раз. — Мак, он меня трогает! Ма-ак!

В гостиной услышали крик и вышли на площадку:

— Мака здесь нет. Он ушел отсюда тринадцать минут назад. Извините, пожалуйста.

— Ма-ак! — опять позвала мадам.

Из гостиной больше не откликались, потому что ничего нового о Маке за это время не узнали, заявиться же к человеку просто для того, чтобы вторично сообщить ему, что вы ничего по-прежнему не знаете, — пустая трата времени.

— Доктор, — сказала Эг, — подайте же руку: я хочу подняться.

Доктор протянул обе руки, мадам встала и попросила проводить ее домой: она посидит в кресле, чтобы хоть немного восстановить силы.

— Негодяй! — гневно закричала Эг, едва они ступили за порог.

От неожиданности доктор прянул назад.

— Негодяй! — повторила она дрожащим от волнения и обиды голосом. — Ты сидишь себе на шкафу и спокойно жуешь бананы в то время, как я…

Мадам залилась слезами, и тут только доктор понял, что негодование ее вовсе не ему адресовалось, что зря он поспешил ретироваться, хотя, если быть последовательным, что в этом мире делается зря!

Сидя по-турецки на шкафу, Мак в левой руке держал банан с распущенными, как лепестки восковой лилии, полосами кожуры, а правой нещадно дергал себя за волосы, шарил под мышками и в других местах.

— Господи! — ужаснулась Эг. — Банан он держит в обнаженной руке, без салфетки, и еще чешется, как дикий бабуин, на глазах у людей.

Мак внимательно слушал жену, но слова ее подействовали на него самым неожиданным образом: он стал спешно обдирать бананы и распихивать их по карманам.

Дав выход своему ужасу, мадам Эг успокоилась, скрестила на груди руки, склонила голову и тихо, с теплым материнским укором, произнесла:

— Мак, ты окончательно впал в детство. Посмотри на себя — на кого ты похож! Доктор, доктор, взгляните на него — на кого он похож!

Дверь оставалась отворенной, доктор сделал несколько шагов вперед, остановился рядом с мадам, на мгновение задумался, а затем решительно поставил диагноз:

— Это не рецидив детства, инфантильность здесь ни при чем: просто ваш супруг вообразил, что общественным приличиям требуется очередная пощечина, и эту пощечину должен дать именно он. Ничего страшного, Эг: мораль, как и все живое в нашем мире, нуждается в санитарах и золотарях.

Мак смотрел на доктора не отрываясь. В глазах у него, вроде кто-то ударял куском стали о наждак, взлетали искорки, волосы на темени заметно напряглись, ушные раковины нервно вздергивались, хотя по утверждению специалистов человек давно уже утратил способность не только выражать свои чувства ушами, но и просто шевелить ими.

Мадам и доктор Горт расхохотались, наблюдая эту преуморительную пантомиму. Доктор в угаре восторга даже схватил мадам за талию и закричал: