Игорь Росоховатский - Ураган (сборник)

Я вспомнил чрезвычайно ясно, как после смерти Тома мы стояли у клетки Опала, и Виктор Сергеевич не согласился перевести его в большую клетку на место вожака. Но как мог Опал понять его слова? Даже при всей его изобретательности…

И внезапно будто что-то кольнуло в груди. А наши занятия по «языку жестов»? Опал понял не слова, а жесты, мимику, такую богатую у Виктора Сергеевича. Теперь я знаю имя истинного убийцы. Наверное, и Олег Ильич это знает. Поэтому так смотрит на меня — почти сочувственно. Может быть, он думает о том, как будет называться наказание за убийство? И я сказал себе: «Вы огорчались, маэстро, что полиген Л не подействовал на Опала? О, не печальтесь, он оказался весьма эффективным у человекоподобной обезьяны. Довольны?»

Виктор Сергеевич снова возник в моей памяти. Я вспомнил весь тот проклятый день: и как академик ответил мне, когда я рассказывал о странном поведении шимпа, и как оставался в виварии понаблюдать за Опалом, как сверял энцефалограммы и результаты химических анализов. Неужели он догадывался, что шимп притворяется? Никто другой не был бы на это способен. Но Виктор Сергеевич мог. Ответа мне уже не получить… Я знал, что придется еще долго, очень долго вспоминать и никто не спасет меня от этих воспоминаний.

Пожизненная казнь — вот как это будет называться…

Придя в институт, я направился в виварий. Что так неудержимо влекло меня сюда? Какая привязка оказалась сильнее муки, боли, отвращения, связанных в памяти с этим местом? Мне не узнать о ней, ибо она пружинно скрыта в подсознании и способна оттуда управлять тем, что называют сознательной деятельностью. Когда-то я читал, что убийцу неумолимо влечет на место преступления. Даже невольного убийцу…

В большой клетке суетились обезьяны. Они узнали меня и заверещали, протягивая руки за подарками.

Клетка Опала была пуста. Концы проводов висели как змеи, караулящие добычу. Я почему-то осторожно переступил через совершенно пустое пространство у клетки и только потом вспомнил, что там когда-то был очерчен мелом контур тела.

Я стоял, взявшись двумя руками за прутья решетки, уткнувшись в них лбом, и смотрел в угол, где часто сидел Опал. Именно в том углу под соломенной подстилкой — мне рассказал Олег Ильич — нашли приспособления: куски проволоки и дерева, связанные обрывки веревки, с помощью которых шимпанзе доставал и подтягивал к себе то, что ему было нужно. С помощью этих же орудий он ухитрился добыть хлорофос и забросить отравленный банан в клетку Тому. Пожалуй, он мог бы претендовать на патент изобретателя. Горе существу, если изобретательность родится в нем прежде, чем нравственность. А в нашем мире часто случается именно так. И в этом — одна из причин величайших трагедий…

Я повернул голову на звук знакомых шаркающих шагов. Дядя Вася, Василий Георгиевич подошел ко мне. Я крепко пожал ему руку, и он понял, что для словесной благодарности у меня просто нет нужных слов.

— Как коллега, скоро выйдет? — спросил он. — Не скоро. Мы помолчали. Я думал о нем и Тане и неожиданно для себя открыл, что сравниваю этих двух словно бы ни в чем не схожих людей. И дороги их почти нигде не пересекались, а вот, гляди, пересеклись — и в такой неожиданной ситуации. Я снова вернулся к своим размышлениям о невидимых весах природы, на которых постоянно взвешивается все совершенное человеком. И результаты могут быть самыми неожиданными, ибо природа часто подкладывает свои особые гири и уравновешивает совершенно разные судьбы по количеству слез и смеха, радостей и горестей и в конечном счете по самой значимости этих судеб. Казалось бы, тарелка весов дяди Васи давно уже пошла вниз, далеко вниз, на всю глубину его падения. Но вот этот опустившийся, неряшливый человек спас жизнь юной девушке, и тарелки весов качнулись, заколебались, уравновесились. Ведь без его жизни не существовала бы сегодня другая, дорогая мне и еще многим людям жизнь. И если бы дядя Вася случайно оказался в виварии в тот роковой день, когда погиб Виктор Сергеевич, он Мог бы спасти его — и тогда точно так же качнулись бы тарелки весов для двух человек, стоящих на разных ступеньках лестницы лидерства…

Я увидел, что дядя Вася хочет о чем-то еще спросить меня, но не решается, и помог ему:

— Хотите узнать о моей работе?

— Точно так. Об Опале. Выходит, он соображал почти как человек?

— Нет, дядя Вася, до человека ему было ой как далеко. Он обрадовался: — Вот и я говорю коллегам — разве ж человечность в таких делишках проявляется, чтобы как лучше сфинтить да схимичить или пакость всякую изобрести. Это и зверюга сможет, особенно ежели вашего полигена или чего другого хлебнет…

Он явно расположен был пофилософствовать, но дверь тамбура открылась, стукнув по ограничителю, и в виварии появился, чуть согнувшись, чтобы не удариться головой о светильник, человек в синем халате. Вместе с ним вошла тревога. Быстрыми, порывистыми движениями он мне кого-то напомнил. Крупные правильные черты лица, взгляд прицельно внимательный, острый. «Раз увидишь и ни с кем не спутаешь», — подумал я.

— Петр Петрович… — сказал вошедший так уверенно, будто заглянул в мой паспорт и спрашивал просто так, для порядка.

— Здравствуйте, товарищ директор, — проговорил дядя Вася, сделав мне какой-то знак, и поспешно ретировался по своим делам.

— …я искал вас в лаборатории. Во время вашего вынужденного отсутствия познакомился с формулой полигена Л. Интересно.

— А мне уже нет, — признался я. — Напрасно. Он не давал времени обдумать его слова: — …внес некоторые коррективы. Хочу, чтобы вы продолжили работу. Посмотрите…

Мгновенно достал из кармана блокнот, большим пальцем перевернул несколько страниц.

— …предлагаю изменить четыре фермента. Вот таким образом.

Невольно мой взгляд прикипел к формулам. То, что он предлагал, было… Да, оно могло оказаться именно тем решением, к которому я безуспешно пробивался все это время.

— …говорите, критикуйте.

Что ж, если он желает… Если ему ничего не стоило за считанные дни изменить то, над чем я работал до изнеможения месяцы… И не только я… Нет, вовсе не поэтому (хотя поэтому тоже), а просто чтобы не поддаться иллюзиям, я стал возражать:

— Если в кровь поступит меньше тестостерона, а в кишечник — меньше желчи…

— Не с того конца. Избыток фомопсирозы возместит потери. — Ослабленная деятельность гипофиза… — Не будем терять времени. Вы же видите, мы активизируем его другим гормоном, а тормозить будем за счет вот этого кофермента.

Безукоризненно ровный длинный палец ткнул в другое место формулы.