Михаил Ляшенко - Человек - Луч. Фантастический роман с иллюстрациями

Спускаясь по трапу, Хеджес оступился, и так неловко, что его новый приятель едва успел подхватить незадачливого премьер-министра Биссы. Цепляясь за молодого атлета, Хеджес впервые заподозрил что-то неладное. Лицо Степана Степановича преобразилось. Улыбку сменила плаксивая гримаса, губы задрожали, и все услышали странные жалобные звуки, отдаленно похожие на рыдания.

— Что с вами, что случилось? — пролепетал Хеджес в явном испуге.

— А, черт возьми! — Академик Андрюхин быстро подошел к юному великану и провел рукой по его кадыку: всхлипы прекратились. — Прошу извинить. По замыслу этот автомат, очутившись на твердой земле, должен был весело приветствовать встречающих. Но он почему-то повел себя, как при расставании… Напутали наши программисты. Черт знает что!..

— Позвольте! — пролепетал Хеджес. — Вы хотите сказать, что этот тип, — пятясь, он показывал пальцем на своего приятеля, — не человек?

Андрюхин соболезнующе развел реками:

— Он из серии Степанов Степанычей…

— Но мы с ним говорили о политике… Он пил пиво!..

— А почему бы и нет? — поднял брови Андрюхин.

Установленный порядок встречи не позволял подробнее останавливаться на этом вопросе, тем более что юный великан куда-то исчез.

Теперь прямо на Крэгса и Хеджеса среди расступившихся журналистов и ученых двигался краснощекий, толстый мальчик лет двенадцати с огромным букетом цветов.

— Дорогие гости… — пролепетал он вздрагивающим голосом, останавливаясь чуть ли не за две сажени. — Наши дорогие гости…

— А этот из чего сделан? — крикнул Хеджес и, подойдя вплотную к толстому мальчишке, довольно бесцеремонно ухватил его за плечо.

— Ну, это вы бросьте! — Мальчишка отступил на шаг, отмахиваясь от него букетом. — Я Лёня Бубырин, самый настоящий человек. А вы профессор Крэгс?

Крэгс, отодвинув Хеджеса, подхватил букет, попробовал было поднять в воздух и Леню, но не рассчитал свои силы.

— Это только Бычок может… — сообщил Лёня, хмуро поправляя шапку и втягивая живот.

Он так присматривался к Крэгсу, что тот, незаметно оглядев свой туалет и не обнаружив изъянов, попросил объяснить, чем он привлек внимание молодого человека…

— А вы не пират? — спросил Лёня Крэгса.

— Нет. — Крэгс с непривычным для него удовольствием рассматривал Бубыря и, что было совсем уже странно, искренне пожалел, что стал ученым, а не пиратом. — Но я живу на островах Южного океана и делаю черепах…

— Вы привезли их? — Глаза мальчишки сверкнули любопытством.

— Нет. — Крэгс даже чуть расстроился, заметив, как поблек в глазах своего нового знакомого…

Выступая перед микрофоном, Крэгс, между прочим, заявил, что хотя все на свете, в сущности, бесполезно, но по пути из Советского Союза домой он непременно посетит и Соединенные Штаты; представители американских агентств, ласково улыбаясь, тотчас закивали головой Хеджесу показалось, что это кивают два Степана Степановича, и он в ужасе отвернулся…

Ученые на нескольких машинах, не задерживаясь в Майске, двинулись в Академический городок, а Лёня с ребятами не торопясь, с сознанием исполненного долга отправился через весь город домой.

Его возвращение в Майск после нелегкого путешествия в Академический городок не было триумфальным. Знакомые мальчишки только недоверчиво хмыкали, когда он им кое-что рассказывал, а Пашка, выслушав восторженный лепет Бубыря, коротко бросил:

— Заливаешь…

Лишь Нинка, в присутствии Лёни еще более недоверчивая и насмешливая, чем другие, за его спиной только и говорила что о необыкновенных подвигах Бубыря.

— Вы думаете, его можно провести? — трещала она, всплескивая руками и делая большие глаза. — Ага, ага, попробуйте! Бубырь давно все заприметил. Он шел по следам Мухи. — Нинка закатывала глаза. — Он спас ее с опасностью для жизни. Увидите, ему еще медаль дадут за отчаянную храбрость. Только он скромный. Герои — они всегда скромны… Представляете, ночью идти через лес! А вы, может, думаете, что Бубырю бывало страшно? Ну да, как же! Вы знаете, сколько Бубырь шел? Сто километров! Почти сто километров, и половину прополз на брюхе! Я пробовала! Уж на что я ловкая, пусть все скажут, а переползла только половину школьного двора!.. Бубырь почему, думаете, молчит? Потому что знает страшный секрет… Государственная тайна!..

А Бубырь, по совету Пашки, действительно помалкивал и даже сердито огрызался, когда к нему слишком приставали. И это больше, чем что-нибудь другое, начало убеждать ребят в серьезности Бубыревых подвигов.

Вообще настроение у Лёни было неважное. Вчера Пашка после тренировки хоккеистов их двора сказал:

— Играешь последний сезон.

— Это почему? — осведомился робко Бубырь.

— Пузо отрастил — как слон… Толстый, неповоротливый…

— Что же мне теперь делать?

— Худеть надо. Гимнастику делаешь?

— А не то!.. И дрова колю, и холодной водой до пояса, и на лыжах, только у меня от всего этого аппетит растет…

— Это плохо, — сказал Пашка. — Я твой аппетит знаю. С твоим аппетитом не похудеешь…

Лёня горько усмехнулся.

— Наверное, я какой-нибудь ненормальный… — растравлял свою рану бедный Бубырь. — Все надо мной смеются, одна мама радуется. А тетки — и знакомые и незнакомые — норовят ущипнуть, как будто я неживой. Так меня хватит ненадолго… А почему? Целый день ем. Как мне перестать, не знаю! Главное, все получается само собой, я даже не замечаю, что ем. Вот, когда я не ем, тогда замечаю…

— Тогда вот чего, — задумчиво сказал Пашка: — давай объявляй голодовку…

Бубырь в грустном раздумье молчал и ковырял пальцем конек. Голодать не хотелось, но о том, чтобы оставить хоккей, не могло быть и речи.

Разве можно было не играть в хоккей, когда майский «Химик» уверенно рвался к победе в республиканском чемпионате, когда ребят тренировали самые лучшие, самые знаменитые игроки «Химика»? А недавно выяснилось, что на ответственнейшей встрече с кировским «Торпедо» будет снова играть сам Бычок, Юра Сергеев. Потихоньку передавали, что это его последнее выступление, потому что он полностью переключился на научную работу…

Еще в машине, после первых любезных слов и взаимных приветствий, Крэгс заговорил по-русски:

— Дорогой Иван Дмитриевич, я еще не совсем забыл ваш язык?

— Вы говорите почти без акцента, — дружески улыбнулся Андрюхин.

— Очень рад! Давайте же говорить и далее без всякого акцента! Полное чистосердечие. И пусть вас не смущает, — поспешно добавил Крэгс, почти не понижая голоса, — бесцеремонность и безграмотность моего спутника. Я связан с ним денежными обязательствами…