Иван Сибирцев - Сокровища Кряжа Подлунного

Вспомнил Стогов, как в те дни с незабываемым Рубичевым и давно уже ушедшим на покой Шабриным скитался он в этих местах, как услыхал впервые от таежного следопыта вещую легенду о пике Незримом. Вспомнил, как с утлой палатки и жаркого костра на полянке начиналась жизнь в таежных дебрях.

Много дней провели ученые в те годы в тайге, многими удивительными и неожиданными находками увенчались их походы по горам и лесам, на карте Сибири исчезло еще одно белое пятно. Теперь настала очередь новоселов — советских землепроходцев шестидесятых годов…

И точно читая мысли Стогова, на экране возникли новые кадры. Уже не были больше безлюдны эти места. Склоны Кряжа Подлунного, глубокие ущелья и распадки гор огласились звонкими голосами. Поплыли над суровым краем задорные песни молодежи. Вот они — герои тех незабываемых дней.

Они, юноши и девушки, родившиеся в годы великой войны, дети, порой так и не изведавшие скупой ласки безвременно погибших отцов, вели ныне самую разумную и справедливую из всех войн — войну с природой.

Стогов видел их в дни этого великого похода. С волнением и радостью узнавал он сейчас их светлые лица, озаренные пламенем первых костров, с тревогой следил за их поединками то с кипящими весенней удалью реками, то с валящими с ног ветрами, то с ревущим пламенем таежных пожаров… Они прошли через все, их спаяли мороз и зной, секли метели и ливни, казалось все — самые злые силы своенравной сибирской природы поднялись на защиту сокровищ Крутогорья. Но мороз и пурга, зной и наводнения — все отступило перед доброй, разумной силой человека! Дети воинов великой войны — отважные воины мира, — вдохнули жизнь в безжизненное до их появления Крутогорье…

Кадры кинолетописи воскресили в памяти Стогова и другие картины. Вспомнил он, как поселился в бывшем дачном поселке Крутогорска в небольшом особнячке, выстроенном из голубой хрупкой с виду пластмассы. Сам своими руками разбил рядом с домиком сад и так прикипел ко всему этому, что уже никак не мог расстаться с ним.

И хотя давно уже не существовало дачного поселка, его поглотили далеко раздвинувшиеся границы города, и в Обручевске в пяти минутах ходьбы от института была удобная квартира, не покидал Стогов свой голубой особнячок.

Порою друзья подтрунивали над этой невинной причудой стареющего профессора, и сам Михаил Павлович назначал сроки окончательного переезда, но сроки проходили, и все оставалось по-прежнему. В обручевской квартире хозяйничал Игорь, а здесь безраздельным владыкой был он, Михаил Павлович. И не было для него большего удовольствия после хлопотливого трудового дня покопаться в саду, что год от года хорошел на радость хозяину, неторопливо полистать книги в обширной библиотеке или просто посумерничать в одиночестве у раскрытого окна в кабинете.

И как бы ни был занят Михаил Павлович, он обязательно выкраивал время, чтобы побывать в крутогорском доме. К тому же и причин для этого было немало и самых что ни на есть уважительных: то заседание в обкоме или в филиале Академии, то лекции в институтах или в городском лектории. В таких случаях Стогов всегда стремился и заночевать в крутогорском доме, а утром, чуть свет, взбодренный, помолодевший, спешил на своей машине в Обручевск. И можно было с уверенностью сказать, что если мысли Михаила Павловича всегда были в Обручевском институте, душа его безраздельно принадлежала скромному домику в Крутогорске. Весь Крутогорск знал этот особнячок с обширным, любовно возделанным садом, за ним прочно и навсегда утвердилось имя «Дом Стогова».

…Машина Стогова уже бежала по улицам Крутогорска. Этот поднявшийся в таежном царстве город стал самым величественным памятником его создателям.

Любил этот город Стогов. Да и как было не любить его обрамленные вековыми соснами и кедрами улицы, прямые, как туго натянутые ленты. В убранстве вечнозеленых деревьев, застроенные разноцветными — розовыми, алыми, голубыми домами из пластических масс — улицы Крутогорска действительно очень напоминали яркие карнавальные ленты.

Не было на крутогорских улицах таких привычных в старых городах кирпича и бетона, не было неотличимых друг от друга тяжеловесных домов-близнецов. Пластмассы и алюминий не только вытеснили традиционные строительные материалы, но и изменили архитектуру зданий. Легче, изящнее строили теперь дома. Даже здесь, в Северной Сибири, не нужны стали почти крепостной толщины стены зданий. Тонкая, хрупкая на вид пластмасса, породнившись с невесомыми, порой почти неощутимыми лепестками полупроводников, надежно защищала людей и от лютых морозов, и от беспощадной жары.

Хорош был Крутогорск летним погожим утром, когда солнечные лучи, позолотив вершины гор, достигали глубокой котловины, где был расположен город. В эти часы солнечные лучи играли и дробились в прозрачных гранях домов и, точно в праздничной иллюминации, дома вспыхивали причудливой феерией красок, соперничая в яркости с раскрывающимися венчиками цветов в садах и скверах, расцветали на листьях и в траве радужные капли росы.

Чудесен был Крутогорск и в летние вечера, когда тянуло с гор прохладой, ароматами тайги и отдыхавшей от зноя земли. В синеве сумерек залитые светом дома казались то сказочными теремами, то плывущими в ночном море исполинскими кораблями.

Радовал глаз Крутогорск и зимой, когда поседевшие от инея деревья одевали ребристые снеговые шлемы. Девственная белизна снега, искрящегося в солнечных лучах, слепила глаз. Ни единая капля копоти не оскверняла снежное покрывало. Крутогорску были неведомы дым и копоть. Ни одной топки не было в этом городе.

Электричество согревало людей и плавило металл, двигало автомобили и готовило неведомые природе химические продукты. Электрическим солнцем была озарена счастливая юность Крутогорска, во имя зажжения земных электрических солнц жил, трудился, дерзал этот юный сибирский город…

Машина Стогова проскочила по главному проспекту и свернула на боковую улицу. В воротах небольшого, окрашенного в светло-голубой цвет коттеджа Михаила Павловича встретил одетый с подчеркнутой элегантностью молодой мужчина. Он с улыбкой двинулся навстречу Стогову и проговорил мягким баритоном:

— Позвольте, профессор, представить вам моего друга…

Глава девятая

ПОЖАР НА НАГОРНОЙ УЛИЦЕ

Медленно таяла, серела бледная синева короткой июньской ночи. Порозовели, закурились прозрачной предутренней дымкой мохнатые шапки гор, со всех сторон окружающих город. Там, в горах, уже взошло солнце, а на улицах города еще удерживался полумрак.