Фред Саберхаген - Шива из стали

– У нас не набеётся столько коек.

– Тогда постелите на пол спальные мешки, чёрт возьми! Придумайте что-нибудь. Места там хватает. Обращайтесь с ними вежливо, но слоняться по базе не позволяйте.

– Есть, мэм.

Когда император вместе с небольшой группой лично отобранных приближённых показался в дверном проёме клуба, Гарри Сильвер был уже на месте, присев за стол в дальнем конце помещения, метрах в пятнадцати от двери, через которую должны были войти новоприбывшие. Сначала послышался звук открывшейся и закрывшейся двери где-то дальше по коридору, за пределами суррогатной лесной полянки, затем приглушённый ропот медоточивых голосов, взаимное расшаркивание, постепенно подступающее всё ближе и ближе. Гарри попытался отличить ни разу не слышанный голос императора, но не слишком в этом преуспел.

Перспектива участвовать в объявленной церемонии Сильвера отнюдь не прельщала, но он скорее сошёл бы в пекло огненное, чем позволил бы кучке жалких сектантов прогнать его с единственного водопоя в округе. Он принял свою привычную расслабленную позу, держась чуточку на отшибе, с бокалом в руке и взирая на действо циничным, пасмурным взглядом отстранённого наблюдателя, будто происходящее его вовсе и не касается.

Спутать Юлия с кем-либо из присутствующих было почти невозможно – чуть ли не самый низкорослый мужчина в комнате в чрезвычайно пышном мундире; будь император ещё чуть пониже, мундир выглядел бы на нём крикливой безвкусицей. Что же до манер Юлия… назвать его «самодовольным» было бы не совсем верно – слишком уж серьёзен. Несомненно «честолюбивый». Быть может, «величественный». От него будто исходит… нечто. Непонятно, что именно, но какое-то сияние, что ли. Он буквально притягивает взгляды, будто магнит – железные опилки.

Вокруг Юлия – впереди, по бокам и позади – двигался урезанный до разумных пределов кортеж из помощников и прихлебателей, встревоженных, но пытавшихся напустить на себя высокомерие. Почти сплошь высшие офицеры в диковинных мундирах несуществующего военного флота империи. Да ещё горстка других, до странности разношёрстных, по большей части в штатском платье, и в том числе…

Бекки.

Бокал выпал у Гарри Сильвера из руки, а в следующий миг его ладонь, рефлекторно пытаясь схватить потерю, сшибла бокал с края стола, и тот глухо брякнулся о пол, расплёскивая содержимое. Но всё это Гарри припомнил лишь впоследствии.

Его захлестнул такой неистовый ураган чувств – ликование, гнев, возмущение – что Гарри едва не сомлел, когда и второй, и третий взгляд подтвердили, что да, это действительно она, та самая женщина, которую он уже считал покойницей, вот она стоит среди других, и лучик виртуального солнца сияет в её волосах. Не призрак, а живой человек, как и все остальные. Но, что сразу поставило её особняком от всей императорской свиты, Бекки оказалась чуть ли не единственной, кому хватило ума и чувства, чтобы сконфузиться.

Двое или трое из личного состава станции – и один-двое из команды Марута, стоявшие обок Гарри, поглядели на него и упавший бокал, неодобрительно покачивая головами. Наверняка решили, что он уже пьян. Может, ещё за минуту до того Гарри Сильвер и пребывал на грани опьянения, но теперь с него хмель будто ветром сдуло.

Он отошёл на пару шагов в сторону, чтобы получше разглядеть Бекки поверх чьего-то плеча. Клуб уже заполнился людьми, и она Гарри пока не заметила.

Причёска её отличалась от той, что ему запомнилась, да и цвет волос вроде бы слёгка изменился, хотя реальной уверенности в этом Гарри не испытывал – сколько несущественных мелочей успел он позабыть! Наверное, и одета она по-другому, не так, как во время последнего свидания, хотя память отказывалась нарисовать ему чётко хоть один её наряд, хоть черти жарь его на вертеле. В остальном же за эти годы она почти не изменилась, оставшись такой же, какой запечатлелась в его памяти.

Гарри расслышал, как одна из женщин свиты, вошедшая в клуб вместе с Бекки, назвала её «Жозефиной». В следующий миг с ней заговорил сам император, повернув голову, слов Гарри не расслышал, но произнесены они были небрежно и уверенно, как давней знакомой; и вдруг всё написанное в её последнем письме насчёт новой жизни приобрело совершенно новый смысл.

Тут комендант Норманди, вошедшая в зал с другой стороны, повела свою краткую приветственную речь. Все присутствующие замерли, настроившись на выслушивание речей в уважительном молчании. Фоном речи служила негромкая, но трогательная музыка; видно, кому-то пришло в голову, что так будет малость повеселее.

А Сильвер всё смотрел, не в силах думать, не в силах шелохнуть даже пальцем, пока в конце концов взгляд Бекки не наткнулся на него.

10

Наконец, Бекки встретилась с ним взглядом, и Гарри увидел, как она легонько вздрогнула, узнавая. Но потрясение, испытанное Бекки, явно не шло не в какое сравнение с ударом кувалды, только что обрушившимся на него самого. Что ж, у ней-то не было оснований считать его покойником.

«Тогда кто же, дьявол его раздери, в похороненном скафандре?» Но через миг, мысленно пересмотрев присланные Нюхачом голограммы, Сильвер вдруг понял, что с равным успехом скафандр может быть вовсе пуст. Броня достаточно прочна и жестка, чтобы сохранять первоначальную форму независимо от присутствия внутри владельца, живого или мёртвого. Жуткий труп, столь живо рисовавшийся его воображению, совершил нечто вроде квантового скачка, покинув пределы скафандра. К чему пускаться во все тяжкие, добираясь сюда, чтобы запрятать пустой скафандр? Гарри без особых усилий мог предложить несколько причин, тем более, что этот скафандр так легко узнать. Жуткий труп, в существовании которого Гарри до сих пор не усомнился ни разу, рассеялся, как туман на рассвете.

Тут Гарри смутно осознал, что пара офицеров ВКФ, стоящих рядом, таращатся на него – должно быть, опасаясь, что захмелевший штатский того и гляди устроит сцену. Но Гарри было наплевать и на них, и на всех прочих. Она жива. Она жива! Удушающая скорлупа леденящей скорби, уже закостеневшей и твёрдой, как броня, разлетелась вдребезги за единый миг. Так на его родной планете проклюнувшиеся по весне почки вдруг искупают все снега и метели долгой зимы.

Гарри ума не мог приложить, стоит ли открыто узнавать Бекки, а если да, то каким именем её называть. Другая женщина только что назвала её Жозефиной. Она живёт новой жизнью, иной жизнью, уже пять лет, и Гарри может навлечь на неё беду. К счастью, затеянная комендантом церемония всё продолжалась, обе стороны бубнили друг другу свои спичи, оттягивая момент, когда надо будет что-либо предпринимать.

Один из стоявших рядом военнослужащих заметил, что Гарри как-то не по себе, отнёс его расстройство на счёт императора и подобрался чуть ближе, чтобы заговорщицким шёпотом полюбопытствовать: