Юрий Алкин - Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)

Ночью я долго ворочался, силясь уснуть. В том, что нам сегодня не пришлось встретиться, не было ничего странного – порой мы не виделись по нескольку дней. Но в свете вчерашних событий отсутствие Эмиля казалось мне подозрительным. Вместо того чтобы махнуть на все рукой и спокойно спать, я изобретал невероятные гипотезы. Может, его как-то наказали за вчерашнюю беседу? Хотя за что его можно было наказывать? И как? Если уж я гуляю на свободе, он и подавно должен гулять. Да и вообще, скорее его надо награждать. Нет, давать награду ему тоже не за что – ведь он абсолютно ничем не отличился. А может, он все-таки доносил на меня? И его вызвали для вынесения личной благодарности? Нет, нет, это все хитрости господ ученых. Конечно, Эмиль невиновен. С этой мыслью я и заснул.

На ловца и зверь бежит – в этом я убедился на следующее утро в Секции Трапез. Зверь, правда, не прибежал, а степенно пришел и застал ловца в последней стадии поглощения завтрака. Приветливо кивнув мне, Эмиль выбрал порцию, огляделся и подошел к моему столу.

– Как дела? – буднично спросил он, усаживаясь напротив.

Я собрал все силы, чтобы улыбнуться и так же нейтрально ответить:

– Неплохо.

Он поковырял вилкой лежавшее перед ним подобие омлета.

– Этим нас давно не баловали.

«Тоже мне деликатес – обычная яичница», – чуть было не сказал я. Некоторое время мы молча ели. Затем Эмиль улыбнулся каким-то своим мыслям и, подняв вилку сказал:

– А знаешь…

Тут он умолк, очевидно пытаясь сформулировать фразу.

– Знаешь, мне очень нравится то, что придумал Адам. Больше всего радует сам факт появления подобных идей.

Я не имел ни малейшего понятия, о чем он говорит.

– А что он придумал?

– Как, ты еще не слышал? – удивился Эмиль. – Все только это и обсуждают. Новая игра. Называется «шашки». Адам взял обыкновенную шахматную доску и выдумал новые фигуры и правила. Все фигуры одинаковые и ходят только наискосок, как слон. На первый взгляд, гораздо проще шахмат, но как начнешь – не оторвешься. Мы вчера весь день играли.

Я понял, где он пропадал с утра до вечера. Они, наверное, сидели в какой-нибудь Секции Искусств и резались в эту «новую» игру, пока я изнывал на своем наблюдательном пункте. Вот уж действительно – комиссар Мегрэ.

– Двенадцатый уже стал разрабатывать стратегию игры, – говорил тем временем Эмиль, уплетая омлет. – И к концу дня обыграл всех, даже самого Адама. А я почти всем проиграл, – он скорчил недовольную гримасу, но тут же улыбнулся и закончил: – Зато правила я понял быстрее всех. Ты же знаешь: что-что, а правила я учу быстро.

Я чуть не вздрогнул. Намек был весьма прозрачен, но, в отличие от всего, что я наговорил вчера, к нему было невозможно придраться. Одной короткой фразой Эмиль напомнил мне о былых временах, показал, что не хочет выходить из образа, и продемонстрировал, как умные люди пользуются преимуществами эзопова языка. Я посмотрел на него и как можно естественнее сказал:

– Да, знаю. Ты молодец. Мне, например, правила даются несколько сложнее.

– Скорее, ты их любишь нарушать, – возразил он. – Вспомни, как ты вначале пытался играть в шахматы. Но потом ты понял, что без правил ничего путного не получится.

«Ну дает!» – мысленно восхитился я.

– Тебе надо научиться играть в шашки, – наставительно добавил Эмиль. – Выучишь правила, попрактикуешься и будешь отлично играть. Вот увидишь – это легко и интересно.

Беседа текла. Почти в каждой фразе мнимого Десятого я находил изящный, тонкий и абсолютно безобидный намек. Слушая его, я понял, как мне надо было вести себя во время злополучного разговора два дня назад. Если тогда бы мои реплики хотя бы отдаленно напоминали Эмилевы, мне не пришлось бы распрощаться с четвертью вознаграждения. Не было никакой необходимости тащить его в спальню. Все, что я должен был сделать, – это немного подумать.

К чему секретничать? Можно вести разговор о чем угодно, сидя прямо у скрытого микрофона, если то, что произносится «между строк», понятно лишь собеседникам. Дурак. Вот ведь какой дурак. И при этом еще и наивный дурак. Надо же было так попасться на удочку и принять навет Тесье за чистую монету. Вот передо мной сидит мой единственный друг в этом игрушечном мире, а я уже готов был считать его иудой. Ну разве можно быть таким наивным? Они меня запрограммировали, как робота. Нажали нужную кнопку – и готово.

– … о твоей книге, – сказал Эмиль.

Я понял, что, увлекшись самобичеванием, пропустил начало его реплики.

– Извини, что ты говоришь? – спросил я.

– Я просил тебя рассказать о твоей новой книге, – повторил он.

– О моей книге? – удивился я. Зачем он вдруг вспомнил о ней?

– Ну да. Об этой секции, как там ее… Париж, Пураж? Ты же хотел вчера о ней поговорить.

Ага. Теперь понятно. Сначала он показал мне, каким образом надо строить фразы, а сейчас предлагает поговорить по душам. Спасибо за предложение, друг. Я бы рад, но, в отличие от тебя, меня только что высекли. И пребольно. Так что я пока обожду. Попрактикуюсь в одиночестве, все обдумаю, подготовлюсь, тогда и побеседуем. А пока это развлечение не для меня. Слишком уж дорого оно мне обходится.

– Давай не будем об этом, – весело предложил я.

– Почему?

– Мне не очень хочется обсуждать книгу до того, как она написана.

Он понимающе кивнул. А затем подался вперед и заговорщически сказал:

– Обещаю: никому не расскажу. Если хочешь, это останется нашим секретом, пока ты не закончишь писать. Просто уж очень любопытно. Заинтриговал ты меня. Ну скажи хоть пару слов.

Его настойчивость мне не понравилась. Я не был готов сейчас к такой беседе. И как прикажете понимать это останется нашим секретом?. На что он намекает?

– Понимаешь, Десятый, – предпринял я очередной обходной маневр, – мне теперь не очень нравится это название. Я его заменил. И заодно стал подумывать о том, чтобы переписать все заново. А когда все будет готово, я тебе сам скажу, и мы с тобой об этом поговорим. Идет?

На его лице мелькнула тень разочарования, но он снова кивнул с этим выражением конечно-конечно, о чем речь. Потом подцепил вилкой кусок омлета, отправил его в рот, прожевал и огорошил меня следующим вопросом:

– Кстати, зачем ты позавчера так хотел обсуждать эту недописанную книгу в своей внутренней комнате?

Мне показалось, что я ослышался. Это уже не лезло ни в какие ворота. Ведь нас сейчас наверняка слушают! С какой целью он так грубо напоминает о моей ошибке? Я попробовал дать ему шанс забрать свой опасный вопрос назад.

– Разве я звал тебя во внутреннюю комнату?

– Конечно, – удивленно сказал он. – К тому же несколько раз.