Антон Краснов - Леннар. Тетралогия

— Боги мои! — вырвалось у Толкователя. — Да разве… о боги!

Какое-то смутное, не оформившееся, но готовое вот-вот выпорхнуть наружу чувство УЗНАВАНИЯ, осознания того, что с ним такое уже бывало, наполнило Леннара. Он повернул голову и, поймав в темном стекле витража собственное отражение, замер от изумления. Над его головой, рисующейся в стекле всего-то навсего неясным темным силуэтом, появилось какое-то сияние, похожее на открывающий лепестки цветок. Оно оказалось мгновенным, почти неуловимым для глаза и тотчас же погасло, и Леннар принял бы его за последствие распития вина… если бы не остановившиеся мутные глаза и перекошенное лицо брата Караала. Толкователь поспешно оглянулся, быстро сорвал с Леннара «диадему» и положил на стол.

— Так, — повторял он, — вот так!.. Ага… хорошее вино, а?

Вероятно, это было первым, что пришло явно растерявшемуся Толкователю в голову. Леннар машинально отозвался:

— Да, хорошее.

Брат Караал прикрыл правой рукой глаза, некоторое время сидел неподвижно. Когда отнял руку от лица, он выглядел несравненно более умиротворенным. Только в глазах блестели какие-то беспокойные, шальные искорки. Впрочем, Леннар был не в том состоянии, чтобы пристально вглядываться в черты лица высокопоставленного служителя Храма.

— Что такое, брат Караал? — осведомился Цензор.

— Мм… да так. А куда подевался ваш… этот… собрат?

— У него появились чаяния, сопряженные… — уныло завел Цензор, но Караал махнул рукой, давая понять, что дальше слушать не намерен.

Он долго смотрел на Леннара, а потом произнес:

— Вот что… придется тебе пройти серьезное испытание. Последнее. Как вчера, только… страшнее. Я и вчера-то сомневался. К другому я не стал бы его применять, потому что… потому что очень тяжело выдержать его. Но ты… ты или выдержишь, или…

— Или? — переспросил чуть хмельной Леннар.

— Или сойдешь с ума и умрешь во тьме, — выговорил брат Караал, и сумрачным, отвердевшим и даже жестоким стало его широкое бородатое лицо, почти все время лучившееся озорной улыбкой.

Леннар судорожно вытянул вперед обе руки.

В то же самое время, когда Караал во второй раз испытывал Леннара с его «затемненной» памятью, уже известный нам старший Ревнитель Гаар вошел в свои покои. Он огляделся по сторонам и произнес вслух:

— Так! А где же этот негодник Бреник? Я же распорядился, чтобы он пришел убирать мои апартаменты! Задница трехглазого и двуязыкого Киллла, покровителя всех лжецов и болтунов, а не послушник!!!

Омм-Гаар энергично прошелся по своим покоям, выставив вперед массивное брюхо и тряся складками просторного храмового облачения. Прицепленный к алому поясу Ревнителя кинжал угрожающе покачивался в ножнах. Не обнаружив в своих апартаментах ничего похожего на какое-либо живое существо, не говоря уж о таком приметном, как человек, он уселся на краешек просторного ложа и, подперев рукой подбородок, пробурчал:

— Ну ничего… от меня еще никто легко не отделывался. Он же не Толкователь, у него нет права неприкосновенности. Так что я могу прикасаться к нему сколько душе угодно!

И, довольный своим гнусным каламбуром, старший Ревнитель захохотал, показывая крупные хищные зубы. Если бы эти его слова мог слышать Леннар, он тотчас припомнил бы двусмысленную фразу Толкователя Караала: «Смотри не попадись на глаза старшему Ревнителю Гаару, парень-то ты, как погляжу, симпатичный». Дальше Цензоры просто не дали договорить, да и Караал не очень-то стремился пополоскать грязное белье такой внушительной и, главное, нечистоплотной особы, как сам старший Ревнитель Гаар.

Ревнитель медленно, с усилием приподнялся, и тут же в дверь робко постучали. Гаар ухмыльнулся. Стук повторился, и омм-Гаар крикнул:

— Не заперто!

Дверь приоткрылась, и вошел среднего роста молодой человек, стройный, в одеянии, не столько скрывающем, сколько подчеркивающем его гармоничное сложение. Он был подпоясан синим кушаком, как предписывалось лицам его степени посвящения, весьма невысокой: младший послушник Храма. Это был тот самый Бреник, который приносил еду Леннару. На этот раз никакой еды в его руках не было, да и не был омм-Гаар голоден. Он окинул вошедшего пристальным липким взглядом и медленно проговорил:

— Явился? Я тебе когда велел?

— Я не успел, — виновато произнес Бреник и облизнул пересохшие губы.

— Не успел? Чем это ты был так занят, что нарушил распоряжение старшего Ревнителя?

— Я относил еду вчерашнему… который… он сейчас у Толкователя Караала. Тот самый…

— Ты же ему вчера уже носил!

— Так сегодня он тоже есть должен, — сказал Бреник таким тоном, как будто на нем лежала личная ответственность за то, что у Леннара на редкость вредная привычка есть каждый день.

Наверное, Ревнитель подумал как раз о чем-то подобном, потому что протянул своим убийственным басом:

— Ладно-о… Я подумаю, какое взыскание на тебя наложить. А сейчас принимайся за работу. Убери мои покои, да так, чтобы и пылинки не было. Вычисти бассейн, смени в нем воду. Проверь оружие и доспехи. А я пока что пойду по делам, как приду-проверю, и смотри у меня, если что не так!!!

За тучным старшим Ревнителем с натруженным грохотом захлопнулась дверь. Послушник Бреник с тоской окинул взглядом огромные апартаменты, которые ему предстояло убрать, и подумал, что в любом случае не успеет: проклятый Гаар придет хоть на несколько мгновений, но раньше, чем послушник нанесет последний, заключительный штрих в уборке. Бреник давно ловил себя на том, что старший Ревнитель выделяет его среди других младших послушников, коих в Храме было около трех сотен. Нельзя сказать, что Бреник был худшим, более того, он мог с полной уверенностью считать себя одним из лучших. Так, однажды сам Стерегущий Скверну сказал ему теплые напутственные слова и подарил серебряный браслет, посвященный Мжиририталу (этим трудным именем звался бог труда и усердия, и приходилось тратить немало усилий уже на то, чтобы хотя бы произнести его имя, — и произнести по всем правилам благочестия и чистоты веры). Такого браслета удостаивались только те из послушников, кто проявил похвальное усердие в изучении священных ритуалов, богословия и дисциплин, воспитывающих крепость тела: ибо служитель Благолепия обязан быть сильным и чистым не только духом, но и телесно.

Все это нисколько не интересовало старшего Ревнителя Гаара, и его придирки к послушнику Бренику становились все более частыми и нетерпимыми. Это было тем более прискорбно, что Бреник мечтал стать именно Ревнителем Благолепия; у него в отношении этих людей еще были некоторые иллюзии — по молодости ли, по некоторой ли присущей ему наивности. А такое отношение старшего Ревнителя Гаара могло закрыть перед ним двери храмовых залов, где по особым, тайным от всех методикам, готовились Ревнители, без сомнения, лучшие воины во всем Ланкарнаке. Да что там — во всем Арламдоре! Бреник знал, что один Ревнитель в схватке стоит пятерых обычных людей, даже таких молодых и сильных, как он, послушник Бреник.