Александр Щеголев - Пик Жилина

- О! - дружно обрадовались братья-писатели. Славин сказал:

- Улыбка до ушей, глаза блестят. Ты чего такой? Дедушкой стал?

Странно, что они меня вообще узнали.

- Напитал исстрадавшееся тело пьянящим батидо,- похвастался я.- А может, это было октли, там этикетка отклеилась. Лицо Славина приняло неестественный, неприятный вид.

- Грязные намеки,- сказал он грубо.- Я глубоко адекватен.

От него разило так, что хотелось немедленно закусить. Судя по всему, жаждущий классик нашел свой родник. Чтобы Славин, да не нашел? Мне стало стыдно, что я сомневался в таком человеке.

- Сначала он прочесал всю пригородную зону,- принялся рассказывать Банев.- Самогон ему так и не продали, зато пошутили, что местные винокурни будто бы тайно разливают вино в экспортном варианте, без этих присадок. Он поперся в порт, ползать на брюхе перед агентами по снабжению и штурманами, а вернулся уже на полицейской машине. Тогда он потащил меня в яхт-клуб...

- Зачем в яхт-клуб? - не понял я.

- На каждой приличной яхте есть запас спирта. Но со всякой шпаной там разговаривать не станут, поэтому он взял меня.

- Хрустящий воротничок,- сказал Славин с вызовом.

- Ради кого я старался, свинья? - спросил Банев.

- Ну, вы поняли свою ошибку? - нарочито громко обратился Славин к барышне.

- "Одеть" можно только кого-то, например, человека,- ответила она, глядя на известного прозаика с восхищением и преданностью.- В родительном падеже. А предметы в винительном падеже только "надевают": надела шляпку, надел кепочку... (Она кокетливо посмотрела на меня.)

Евгений внимал правильному ответу, приняв вид большого мастера (принявши!). Меж их склоненными головами трепетала рукопись, испорченная красными подчеркиваниями и ехидными пометками на полях. Девушка явно хотела взять Славина под руку, но не решалась, а рукопись, очевидно, была собственного ее сочинения. Мне стало жаль юное дарование. Коли речь зашла о разнице в написании слов "одел" и "надел", значит, разговор за литературу велся по крупному, ибо вопрос этот имел не просто важное, но принципиальное значение, особенно когда Большие Мастера вразумляли пишущую молодежь... Коридорный, как это ни смешно, тоже держал в руках рукопись и смотрел он с точно такой же преданностью, но только на Банева. Каждому ученику - по Учителю! Очевидно, я ненароком попал на летучее заседание творческого семинара.

Я обратился к коридорному:

- Лэн Туур все еще в моем номере?

- Не знаю,- сказал тот беспечно.

- Не могли бы вы позвать его?

Парень пожал плечами и, не задавая лишних вопросов, отправился в путь. Заходить в номер мне было совсем не обязательно.

Ни одна вещь, привезенная мной из внешнего мира, не стоила м секунды возможного риска, а документы и деньги всегда у меня с собой. Оставь материальный мир врагам и стань свободным. Вот разве что мясные консервы - жалко...

- ...Если решили публиковаться на русском языке, на языке Чехова и Строгова, извольте освоить грамоту в совершенстве,с ленцой вещал Славин.- Вот, пожалуйста, написали вы "отнюдь". Так нельзя, голубушка, после "отнюдь" не ставится точка. Это усилительная частица, которая самостоятельно не употребляется, а только в связке с отрицательной частицей "не" или междометием "нет". "Отнюдь нет", "отнюдь не гений". Даже дурной вкус не может служить оправданием безграмотности.

Голубушка благодарно принимала обидные речи, соглашалась решительно со всем. Тут и коридорный вернулся.

- Сейчас придет,- кивнул он.- Простите, я забыл вам передать. Звонил товарищ Строгофф, сказал, что весь вечер вас разыскивал, и просил навестить его, как только вы сможете.

Новость потрясла всех маститых литераторов. Включая меня. У Банева со Славиным вытянулись лица, и лишь молодежь спокойно поглядывала на нас, не понимая истинного значения случившегося. Учитель пожелал с кем-то встретиться, позвал кого-то к себе... неслыханное дело. Жаль, что обсуждать с коллегами варианты и версии не было у меня ни желания, ни времени, поэтому я молча сделал всем ручкой и вызвал грузовой лифт. Почему грузовой? Потому что он спускался до подвала, имея выход в подземном гараже. "Расскажешь потом, что да как",- вымучил Славин с таким видом, словно его рвать потянуло. Простодушный коридорный полюбопытствовал, что такое батидо и чем оно отличается от октли, и трезвенник Банев, думая о чем-то своем, пустился в объяснения - по инерции, все по инерции,- а Славин по инерции принялся растолковывать барышне, почему пожарные в прошлом веке обижались, когда их называли по безграмотности пожарниками, однако Лэн уже шагал к нам по коридору, и лифт как раз подъехал. Простите, братцы, подумал я, не скоро мы теперь увидимся. Они так и стояли с вытянутыми лицами, и каждый, наверное, видел себя на моем месте, и каждый страстно хотел бы оказаться на моем месте, но место это сегодня было занято. Простите, друзья мои, классики мои милые, но быть вам теперь, с вытянутыми лицами - на всю оставшуюся жизнь...

Площадь Звезды называлась теперь площадью Красной Звезды.

Всего одно слово добавили, а как все изменилось. Не было ни беснующихся толп, ни разгоряченных грезогенераторов на крышах, ни сигаретного дыма, стоящего над головами, как туман. Были спокойствие и порядок. То есть, попросту говоря, не было никого и ничего, кроме вертолетов с приспущенными крыльями, дремлющих в круге из красного кирпича, и только где-то неподалеку опять барабанила и горланила Секта Неспящих. Мы подъехали со стороны Музея земных культур, известного в Европе своей коллекцией татуировок. Там и оставили автомобиль.

Если машина и вправду была оборудована системой контрслежения, то орлы в зеленых галстуках давно упустили нас из виду. Мало того, перед тем, как вылезти наружу, я вернул Лэну его одежду, а сам надел штаны и рубашку, которые обнаружились в салоне. Размер был как раз по мне. Строгая бабуля, или кто там за ней стоял, проявила удивительное понимание ситуации, если не сказать - заботу. Сверток с волосами и меченую одежду я засунул под сиденье, и стали мы отныне чисты, прозрачны, невидимы...

Нужный дом прятался в начале одного из лучей-переулков. Вывеска "Семь пещер" не горела, но ее и так было видно. Я рукой остановил Лэна, который навострился было двинуть прямо через площадь.

- Зайдем-ка мы с тыла,- решил я.- А то, боюсь, здесь все простреливается.

Какими-то невообразимыми проулками, подворотнями, арками, тесными двориками, крытыми галереями, проходами вдоль темных каменных изгородей - глухими кривыми окольными тропами мы вновь вышли к свету. Вокруг был исторический центр города. Кварталы, укрывшие нас от возможных соглядатаев, были возведены не просто в прошлом или позапрошлом веке - в ушедшем тысячелетии. Их не так уж много осталось, этих фрагментов Прошлого, стимулирующих воображение человека Будущего. Здесь жили призраки, они бесцеремонно хватали меня за полы плаща... благородные рыцари, почтенные лавочники и презренные грамотеи, разбойники и монахи, бунтовщики и палачи... и стаи крыс, серых злобных крыс в человечьем обличье... и в эпицентре всего этого морока - Он, Хомо Футурус, скованный своей же мудростью, растерявший божественную силу в борьбе с самим собой и оттого особенно жалкий... воистину, если Господь хочет наказать за гордыню, он лишает не разума, а спасительной глупости, ибо нет худшей муки, чем все понимать... я справился с секундным помешательством. Призраки, готовые вот-вот материализоваться, обиженно вернулись в свои щели.