Александр Карпенко - Грань креста

Я, вздрогнув, порезался. Нож был отточен до бритвенной остроты. Тяжелая синяя сталь, переливающаяся поперечными полосами. Баланс почти идеален - центр тяжести там, где рукоять переходит в хищное лезвие. Такой нож метать хорошо. А что, если... Шестеренки в голове закрутились быстрее и быстрее. Полтора оборота на три ярда или около того... До бугая - ярдов семь... Если рукоятью да в лоб мало не покажется. По крайней мере, пацана бросит. А там - посмотрим...

Кидаю резко, почти без замаха. Оружие летит точно в цель, но я внезапно в ужасе понимаю, что рука меня подвела. Бросок неверен. Нож сейчас воткнется.

Чпок. Сочный звук вошедшей в дерево стали. Бог милостив, я не стал убийцей. Бандюга дернул башкой, увидя летящую смерть, и лезвие, скользнув по морде, прошило дубленую шкуру пониже уха, приколов его к стене.

Мальчонка опрометью кидается вниз по ступенькам крыльца. Бугай, побледнев, нашарил у щеки рукоятку, попытался качнуть. Острие задевает шею. Хрипит:

- Ваша взяла, суки... Вяжите.

Иду к нему качаясь. Голова кружится, колени предательски подгибаются. Наручники отзванивают в трясущихся руках. Щелк. Щелк. Закрылись. Теперь аккуратненько вынуть нож, не зарезать ублюдка. Отошел. Опустился на стул, обессилев. Отстранение гляжу, как неизвестно откуда взявшаяся и невесть кем вызванная другая бригада оказывает помощь женщине, как вспомнившие о своих обязанностях полисмены волокут бандюгу вон. Краем уха улавливаю, что это, оказывается, вовсе даже не наш клиент, а беглый преступник по кличке Кабан. Подходящее имечко... Поднялся. Сошел во двор, присел на порожек автомобиля. Дышу. Все живы. Господь милостив.

Незаметно появившаяся Люси дергает меня за штанину:

- Уважаемый господин фельдшер!

-Э?

- При всем моем почтении к вашим талантам, я попросила бы вас впредь... как бы это сказать... фиксировать больных не столь экзотическими способами. Доступно?

-Так то больных...

- И тем не менее... Ну что смотришь на меня, как ушибленный кролик?

- Люсь, можно тебя попросить о личной услуге?

- Чего тебе, рейнджер непутевый?

- Поищи пилочку, а?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Автомобиль грелся на солнышке во дворе дурдома. Водитель, поминутно роняя с носа очки, увлеченно читал газету, попавшую сюда за месяц до того, как меня угораздило здесь оказаться. Чтение сопровождалось оживленными комментариями, вроде: "Ну, чехи против Мадрида явно не потянут", или: "Глянь-ка, американский президент обратно в Израиль наладился". Оторванность мастера баранки от текущей реальности могла сравниться разве с похожим состоянием у клиента скорбного заведения, близ которого мы пребывали. Или его непосредственной начальницы Дженни, все еще продолжающей почивать от непомерной дозы снотворного. Она вконец утратила вертикальное положение, улегшись блондинистыми кудряшками на чехол капота и причмокивая во сне пухлыми губками. Аж завидно!

Должно заметить, что не все клиенты обретают место в желтом доме из-за утраты связи с внешним миром. Некоторые, напротив, попадают сюда из-за слишком ясного осознания его прелестей. Вот как эта бабулька, которую мы прихватили сразу после того вызовочка, где я чуть не взял на душу грех смертоубийства.

Про бабульку. Кто не знает, что такое одиночество, тот вряд ли поймет. Нескончаемая череда серых, однообразных дней, которые нечем заполнить. Отсутствие не просто родной души рядом, но вообще живого человека, к которому понадобилось бы обратиться, хотя бы и с пустяком. Немощь, насилу дающая обслужить самое себя, плюс - нищета... Старушка вешалась трижды. Два раза ее успешно вынимали из петли случайные люди, на третий, справедливо решив, что прослеживается определенная тенденция, захотели познакомить ее с психиатром. Люси долго не разговаривала:

- Ведь грех это, бабушка. Ты ж веруешь, поди.

- Грех, как не грех, - с достоинством отвечала та, подслеповато, щурясь понять, с кем беседует, - а жить так, как я, не грех? Кому я нужна?

- И не страшно ж тебе было руки-то на себя накладывать?

- Вперед страшно, а потом я привыкла.

- Ну, поехали...

Борух Авраамыч отсутствовал. Прием вела пожилая высокая дама с благородной осанкой и шикарной седой косой, уложенной короной вокруг головы. Она внимательно оглядела странгуляционный рубец на шее старушки и, пренебрегая нашим сопроводительным листом; увлекла ее в глубь приемного покоя, поближе к чайнику и накрытой кружевной салфеточкой тарелочке с чем-то румяным и аппетитным.

Мы убыли во двор ожидать вердикта на свежем воздухе. Люси развлекала меня местными рассказками:

- ...как покойник. Только дух сивушный кругом. Аленка давай его глядеть, не в коме ли. Зрачки смотрит, давление меряет, ну и прочее. Хлопочет, А этот сидит у ящика, на нее таращится. Девчонка ладная, а погода жаркая, халатик коротенький на голое тело. Она так повернется, сяк наклонится. Глазенки-то у него поразгорелись, похоть взыграла, он ручонку-то шаловливую ей под халат и запустил. Больной вмиг ожил, хвать за топор и ну их по дому гонять! "Ах вы, изверги, - кричит, - я тут с ангелами Уже беседую, а вы у моего смертного одра блуд учинили!" Насилу ноги унесли да давай нашу бригаду на помощь кричать, белая горячка, мол... А сходи-ка ты, Шура, посмотри, что там с больной, спохватилась моя маленькая начальница.

Я нырнул в прохладу приемного покоя. Беседа нашей тарушки с доктором неспешно текла к обоюдному удовольствию. Дрожал янтарный чай в высоких стаканах, блестела на блюдечке горка колотого сахару. Бабулька прихлебывала мелкими птичьими глоточками и погружалась все глубже в дебри своей генеалогии. Похоже, перебирались уже четвероюродные заборы старушкиною плетня. Врач, согласно кивая, жевала пышный пирожок. Надолго обосновались.

Выбрел обратно, щурясь на дневное светило. Мышка вопросительно глянула на меня.

- Беседуют, - махнул я рукой, - толкуй, что там дальше было.

-Дальше-то? Да все просто. Приехал Равиль. А фельдшером у него Гоша Грузило. Ежели четверых таких, как ты, сложить, навряд ли один Гоша получится. У Гоши стиль бесхитростный: вместо "здрасте" - кулаком в душу. А уж потом "зачем вызвали". Как они там беседовали, неведомо. Только вылез больной через сколько-то времени, на коленях к Аленке ползет и кланяется:

"Извините, госпожа, Христа ради".

- Госпитализировали?

- Ага. В травму с сотрясением мозга. А девчонке позор на всю "Скорую", хоть беги.

- И вот вы, доктор, врете все, - вмешался неожиданно в разговор водитель.

- Ха, а я думала, ты там в газете вконец поселился и между строчек бегаешь. А уши-то, оказывается, снаружи остались!

- И все равно врете, - упрямо заявил пилот, - там и впрямь горячка была. Они шли на "плохо с сердцем", а тот на них - с топором. Всей и правды, что извиняться его заставили. А остальное Грузило, пустозвон, натрепал. Осрамил, дуб, деваху ни за что.