Виталий Гавряев - Отныне я – странник

Юрий недоумевал, с чего это враг так легко определил, откуда исходит для него угроза. Но машинально оглянувшись назад, увидел позади своих позиций, ровный строй Преображенцев. А с правого фланга стояли стрельцы. Они уже поставили свои бердыши как упоры для своих мушкетов. И в данный момент почти все примерялись, как удобнее расположить своё оружие. На этом фоне выделялись начальные люди (офицеры) их можно было заметить по протазану с государственным гербом и красной кистью, и кушакам с кисточками. Они отдавали последние команды: выравнивая насколько это было возможно, строй со своими подчинёнными.

Но долго любоваться всем этим, не было возможности. Со стороны противника, застучали барабаны и турецкое войско, пришло в движение — начав наступление прямо на позиции Гаврилова. Теперь, снайпера переключили своё внимание на пехоту. Выбивая в первую очередь тех, кто отдавал приказы, контролируя своих солдат. Но движущаяся масса людей была столь огромна, что одного только снайперского огня было катастрофически мало. Создавалось впечатление: что стрельба егерей, для османского воинства была как, для того слона дробина. Даже полоса обеспечения не повлияла на скорость их движения. Тут уже, ступили в дело пулемёты: обильно собирая свою кровавую жатву. Но лавина наступающих турок, несмотря на потери, неуклонно продолжала приближаться к окопам.

Обстановка усложнялась и Юрий настолько был занят отражением этой атаки. Что поздно заметил, что вражеская конница хлынула на стрельцов, держащих правый фланг. Грозя смять их сопротивление и затем выйти во фланг и возможно тыл всего войска. Не думая о том, что этим боем командует не он, Гаврилов прокричал пулемётчикам, стоящим на правом фланге:

— Сеня, Иван, отсекай от стрельцов конницу! Не дай ей их смять! Иначе нам всем хана!

Как не странно, но оба расчёта его услышали и почти сразу открыли огонь по сипахам, расстреливая их длинными очередями во фланг. Ещё, через какое-то время, так и не дождавшись, подкрепления от Преображенцев: Юра отдал приказ, который был не очень ему по душе:

— По три человека на защиту пулемётчиков! Остальные приготовиться к рукопашному бою!

И сам, первым выскочил к врагам, подошедшим вплотную к его окопу. Здесь уже всё работало на рефлексах… Отводя удары, рубя и подныривая под чужие замахи, Юрий крутился как юла. Звуки очередей из ППШ. и ДТ. говорили о том, что линия обороны егерей ещё не уничтожена. Но задумываться об этом было некогда: почти каждое движение клинка атакующее. Забирающее чью-то жизнь, или увечащие того, кто попал под удар. Но и об этом думать некогда. Удар, удар….

Ощущение времени исчезло, никаких чувств и посторонних мыслей. Только движение и взмахи катаной в направлении всех, кто появится чужой в поле зрения и имел чужую форму…, и так до исступления. Наконец, не меньше чем через «целую вечность» как райская мелодия, до слуха егерей доносится боевой клич — «УРА-А-А» и «ВИВАТ». Они даже поначалу не поняли, что они слышат. Но враг, в панике побежал назад, и вскоре мимо пробежали наступающие воины в темно зелёных мундирах. И все оставшиеся в живых егеря, как по команде устало озираясь по сторонам, пошатываясь от резко навалившейся усталости, оступаясь, побрели к своим окопам. Они выполнили свою задачу и выстояли.

Почти сразу, как прошли шеренги гвардейцев, к спецам подбежали санитары. Они деловито искали среди мешанины тел, егерей: которые не могли встать, перевязывали тех, у кого были раны. Затем укладывали на носилки и несли в тыл, туда, где, по-видимому, был развёрнут госпиталь. Некоторым, кто передвигался с трудом, помогали идти. Самостоятельно — без посторонней помощи шёл только Гаврилов, он наотрез отказался от сердобольных помощников. А теперь неспешно идя, смотрел по сторонам и гадал: — Кого из его товарищей несут живым, а кого нет. Кого спасут, а… лучше об этом не думать. Те, кто стонал, скорее всего, выживут, а вот те, кто лежал тихо вызывали у Юрия сильные опасения.

Возле госпитальных палаток уже было много пострадавшего народу, между ранеными суетились люди в белых халатах. Они кого-то перевязывали прямо на месте, некоторых спешно несли в шатры, по-видимому, там были операционные. Третьих относили туда, где между лежащих людей, ходили священники, исповедуя умирающих.

— Боже, умоляю тебя, сделай так, чтобы там не оказался не один из моих бойцов. — Эгоистично взмолился Юрий, тихо шепча, чтобы никто не услышал его слов. — Я понимаю, что они все не ангелы, много нагрешили по этой жизни, но прошу тебя, сделай для них снисхождение, не забирай моих товарищей. Они ещё столько могут и должны сделать. И дела предстоят такие, что каждый из них на отдельном счёту — на вес золота. Хотя прости меня, это всё из-за слабости моей, и тебе виднее, что лучше, а что нет….

В прошлой своей жизни, которая осталась далеко в будущем, Гаврилов никогда не отличался набожностью. Поэтому, немного погодя, сам удивился своему неожиданному порыву. Но долго думать об этом, ему не дали. Рядом с ним оказалась темнокожая Мария Ивановна, которая бегло осматривала его и при этом причитала.

— Юра ты как? Да ты весь в крови…

— Мари, это не моя. — Почти автоматически ответил Юрий и немного отстранился от неё. — Ты, лучше скорее моих ребят осмотри и постарайся по возможности их всех спасти. Может вам чем-то помочь? Ты только скажи.

— Уже делаем все, что в наших силах. Я видела, как вы бились с османами и на свой страх и риск, специально для твоих бойцов, оставила две врачебных бригады из шести имеющихся. Так что не переживай, сделаем всё что можем. Ну а насчёт помощи: сам подумай, ты нам сейчас не помощник. Будешь только под ногами мешаться: мы сами уже распределили, кто что делает… — Последние слова она говорила, уже удаляясь от него. Направляясь к ближайшим от неё носилкам. Тут же, как врач удалилась, на Юрия нахлынуло осознание прошедшего боя, на душе стало муторно и, предательски, мелкой дрожью затряслись руки. И что самое для него обидное, он ничем не мог помочь своим раненым друзьям. Чтобы хоть как-то с этим справиться, и не завыть волком от чувства безысходности. Он кое-как, примостившись на земле, начал сосредоточенно править заточку своего меча. По началу, это не очень получалось этим отвлечься, но через некоторое время, он полностью погрузился в этот процесс.

— Командир, ты как, не ранен? У ё-ё-ё! Ты вообще видел, на что стал похож твой «тигр»? Как ему бедняге досталось в этом бою.

Судя по голосу, это говорил подошедший справа и немного сзади от него Зенауи: его левая рука весела на перевязи и половину лица занимал пластырь, сквозь который уже успела просочиться кровь. Его вопрос, вернул Юрия в суровую действительность. Витальевич тут же вспомнил, что перед тем как вступить в рукопашный бой, он перекинул карабин за спину. К своему стыду, в горячности боя, даже не подумав снять оптический прицел. Теперь, его взору открылось не очень приятное зрелище. На прикладе, цевье, в общем, по всему карабину виднелись множественные глубокие и не очень зарубки. А самое неприятное было в том, что оптика была полностью уничтожена парой очень сильных ударов. О её дальнейшем использовании, не могло быть и речи.