Владимир Фирсов - Срубить крест

- Я знал, что Тина любит тебя... Но я тоже ее любил... И когда Рюдель рассказал, что ты будешь биться за нее на копьях и женишься на ней, я решил: пусть ни мне и ни тебе. Я отдал ему копье и рассказал, как с ним работать. Я же не знал, что он будет убивать этим копьем...

Нет, он по-прежнему ничего не понимал. Для него моя схватка с Рюделем была только битвой за женщину.

- Для чего ты пришел? - спросил я. Наш разговор был бесполезен, и его следовало кончать. - Хочешь извиниться? Разве в этом дело?

- Я знаю, ты меня не простишь. Но попробуй хотя бы понять! Я не мог уступить ее тебе! - он почти кричал мне в лицо. - Сколько можно во всем уступать? Все, все только тебе одному - победы на турнирах, восторг болельщиков, улыбки женщин. Да, ты всегда первый во всем - первый в поединках, в Большом и Малом споре, в науке, в любви! А я тоже хочу быть первым. Чтобы это меня несла на руках толпа! Чтобы моему коню бросали под ноги цветы! Чтобы меня, понимаешь, меня любила Тина! Чем я хуже тебя?

Я смотрел на него с изумлением. И этого человека я считал своим другом!

- Разреши, я напомню тебе одну мелочь, о которой ты, наверно, позабыл. Выиграв с твоей помощью турнир, Рюдель получал законное право вышвырнуть нас с Изумрудной, чтобы без помех установить там фашистскую диктатуру! Вот оно твое "ни мне, ни тебе"!

- Я ведь не знал... - только и мог пробормотать Павел. Он был уничтожен.

- А что копье отдавать нельзя - ты тоже не знал? Забыл, что говорит рыцарский кодекс о равном оружии? Кстати, не ты ли помог Рюделю раздобыть робота? Я помню, ты говорил как-то, что твой брат - конструктор роботов...

Гусев повернулся и медленно пошел к двери.

Через несколько дней после того, как Леннаду выписали из больницы, Фей сообщил, что нас ожидают на Изумрудной.

Десантный "Гриф" опустился на хорошо знакомую мне площадь перед дворцом, и я сразу попал в объятия многочисленных друзей.

- Вот его обнимайте сколько угодно, - отбивался я, показывая на Петровича. - А нас пощадите!

Я помог Леннаде сойти с трапа - она еще недостаточно окрепла и остерегалась быстрых движений.

- Твои комнаты ожидают тебя, - сказал мне Фей.

Я знал, что моего друга избрали председателем Революционного Совета, что его день расписан по минутам, и был благодарен ему, что он все же нашел время повидаться со мной.

- Может быть, сегодня кавалер Алексей все же пригласит меня зайти к нему в гости? - спросила с лукавой улыбкой Леннада. Мы вспомнили, как я прятал от нее Фея, и дружно рассмеялись.

- А вот это наш маленький сюрприз, - сказал Фей, когда мы вошли во двор. И я увидел на том месте, где прежде была коновязь, высокий постамент, на котором возвышалась фигура конного рыцаря.

Коня я признал с первого взгляда - это был мой Баязет, но лишь в следующее мгновение понял, что рыцарь - это я. Скульптор изобразил меня в боевой броне, только вместо бургиньота на голове у меня был прозрачный космический шлем. Из-за этого изваяние чем-то походило на изображение Георгия Победоносца - но вместо змея я поражал копьем огромный крест... Удар копья раздробил крест на куски, и он теперь напоминал уже не крест, а разбитую вдребезги свастику.

- Идею подал Летур, - рассказывал Фей. - Он нашел такое изображение в книгах своего покойного сына, которые тот привез с Земли. Замысел всем понравился, и принцессы утвердили проект. Это был их первый и последний указ, потому что они обе отреклись от престола и передали власть Революционному Совету. Они сказали, что право выбирать себе мужа им дороже королевского трона.

- Они правильно сделали! - заметила Виола, шедшая рядом с Феем. - Выходить за нелюбимого - это, наверно, ужасно!

- Я лучше умерла бы! - согласилась с ней Леннада, и я почувствовал, как пальцы девушки крепко стиснули мой локоть...

Во дворце нам встретилась небольшая группа. В окружении вооруженных людей с заложенными за спину руками по коридору шагал дядюшка Теодор. Увидев меня, ресторатор остановился. Выглядел он как облезлый пес, но по-прежнему напускал на себя бравый вид.

- Да будет мне дозволено приветствовать благородного кавалера, - напыщенно произнес он. - Как я жалею, что вовремя не оценил его! Если бы мне знать, что кавалер исполняет все свои обещания, что он победит кавалера Рюделя и даст нам долгую жизнь... Может быть, по старой дружбе кавалер замолвит за меня словечко перед судьями, которые, кажется, не очень желают мне долгой жизни?

- Ты сам распорядился своей жизнью. Я ведь говорил, чтобы ты не хватался за ножи.

Я хотел пройти мимо, но он удержал меня.

- А жаль, что мы тогда не прирезали тебя, кавалер. - медленно произнес он, с ненавистью глядя мне в глаза. - Зачем ты только к нам явился...

Его слова ошеломили меня.

- Ты что - жалеешь об этом? А как же долгая жизнь?

- Мы все равно перерезали бы всех кавалеров, и тогда их проклятая машина перестала бы действовать, - объяснил он. - Но власть была бы вот в этих руках, - он потряс кулаками перед моим лицом. - А если бы удалось сговориться с кавалером Рюделем...

На его лице заиграла такая отвратительная улыбка, что меня передернуло от омерзения. Я молча повернулся и пошел прочь.

Через час, когда Леннада отдохнула, Фей зашел за нами. К моему удивлению, он повез нас на Ристалище.

Мы прошли под трибунами и очутились на поле.

- Петрович... Посмотри, Петрович... - прошептал я, хватая его за руку.

В центре поля, над которым, казалось, еще витал бешеный храп коней, на том самом месте, где я совсем недавно увидел бегущую ко мне девушку, возвышалась гранитная стела с изваянием. Скульптор изобразил Тину такой, какой она была в последний миг ее жизни, - радость и любовь в распахнутых глазах, а в протянутых к людям руках голубые неувядающие цветы столетника, как обещание долгой жизни.

Я взглянул на своих спутников. Петрович молча смотрел на изваяние, и мне показалось, что в глазах его застыла тоска. Дрожащая Леннада прижалась ко мне. На ее глазах блестели слезы. Видимо, весь ужас пережитого снова обрушился на нее. Я обнял ее за плечи и почувствовал, как постепенно утихает бившая ее дрожь.

Она подняла ко мне заплаканное лицо.

- Мы никогда не забудем ее - правда, Алексей? - прошептала она.

Я медленно наклонил голову в знак согласия. Говорить я не мог.