Данил Корецкий - Искатель. 1991. Выпуск №5

Вольняев усмехнулся и с вызовом ответил:

— Вам может это показаться нескромным, но в качестве объекта для первой передачи я предполагал использовать… себя самого. Не из тщеславия или даже честолюбия, а потому, что человек — самое удивительное существо Солнечной системы. А еще потому, что именно человек нашел способ общения с бесконечностью. И лишь в третью очередь потому, что открыл эту возможность — я. И, как в старину проектировщик моста, я собирался, образно говоря, встать под ним, когда пойдет первый поезд. То есть — первое сообщение в бесконечность.

— Вы считаете, это представляет какую-то опасность?

— Для того, чей образ транслируется по нити Ариадны, — не большую, чем при фотографировании.

— Тогда почему вы решили отказаться от эксперимента? — искренне удивился Главушин.

— Потому что экстравизионный канал передачи чрезвычайно широкополосен. Я вынужден повторить банальные вещи, но, как прекрасно знает каждый наш уважаемый зритель, на экстране полностью восстанавливается существующая иногда за миллионы километров реальность, что обеспечивается передачей цветного изображения, звука и запаха. А не ответит ли нам бесконечность чем-либо таким, что окажется… ну, скажем, непереносимым для человека?

Например, чем-то инфернально-ужасным или, простите, просто тошнотворным? Кстати, по древнегреческим мифам нитью Ариадны воспользовался Тезей, чтобы отыскать в лабиринте чудовище! А что, если в ответ мы и в самом деле получим образ Минотавра? Я уверен, у экстранов сейчас немало детей. Даже один испугавшийся ребенок, которому потом потребуется врачебная помощь, — разве могу я на это согласиться? Разве уважаемые организаторы Игры с бесконечностью могут это допустить?

Вольняев повернулся к Филиппу, ожидая ответа. Пауза неприлично затягивалась.

«О, эта этическая проблема стара, как мир», — прозвучал в ухе жизнерадостный голос Лени, бригадира аналитиков.

Филипп послушно воспроизвел интонации и продолжил вслед за суфлером:

— И столь же старо ее решение. В цирке коверный в таких случаях предлагал: «Женщин и слабонервных прошу отвернуться!» Мы же сейчас просим экстразрителей с неуравновешенной психикой переключиться на соседнюю программу. Пожалуйста, сделайте это! Пауза.

«Что ты мелешь! — взорвался в ухе голос Циркалина. — Это я для тебя сказал «Пауза»!»

«Сам ты мелешь! Предупреждать надо!» — беззвучно огрызнулся Филипп.

— А мы попросим технический персонал студии по истечении этой паузы сообщить, сколько зрителей потеряла наша программа вследствие этого, несомненно, весьма серьезного предупреждения.

Главушин повернулся к экстрану.

Кажется, волосы немного растрепались. Но это и к лучшему: больше естественности. Где же Лана? Она так хотела показаться на Большом Экстране…

«Зах, где Лана? Там все в порядке?»

«Не волнуйся, уже на подходе».

Дисплей, медленно проявившийся на контрольном экстране за спинами участников передачи, высветил надпись:

«Количество зрителей увеличивается на 750 тысяч в секунду».

— Ну вот видите, дорогой академик, наши уважаемые зрители сами в состоянии решить, что им смотреть, а что — нет. И — поздравляю! — выбор их явно в вашу пользу!

Теперь пришла очередь Вольняева растерянно молчать.

— И все-таки, — сказал наконец он, взглянув на отца Тихона, — я отказываюсь проводить эксперимент.

— Но почему? Почти три миллиарда экстразрителей ждут от вас убедительных аргументов «против».

— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, — твердо сказал Вольняев. Отец Тихон облегченно вздохнул.

Такого поворота событий Филипп не ожидал. А как же дискуссия? Обвели! Обвели вокруг пальца!

И что теперь?

«Простите, но у многих зрителей возникает подозрение, что вы просто обнаружили ошибку в расчетах или неисправность установки», — подсказал Циркалин.

Филипп медлил.

Это почти оскорбление. Во всяком случае, явное неуважение к нобелевскому лауреату.

«Фил, почему не подчиняешься суфлеру? Говори, что велено, и все будет хорошо!» — протараторил в левое ухо Новичаров,

— Простите, глубокоуважаемый академик, но если вы не объясните вашу точку зрения, некоторые из зрителей, недостаточно осведомленные о вашей безукоризненной научной и житейской, так сказать, честности, могут подумать… что созданная вами экспериментальная установка оказалась… неработоспособной.

Последнее слово Филипп и в самом деле с трудом выдавил из себя, безо всякой игры, Вольняев был явно ошарашен.

— Смею вас уверить, это не так. Установка, правда, сейчас обесточена, но если подать на нее напряжение, ввести в фокус экстрамер какой-нибудь объект и нажать на клавишу «пуск»…

— Это я убедил Алексея Вадимовича не проводить эксперимент, — подал вдруг голос отец Тихон.

Главушин вздрогнул.

А я-то уж перестал замечать, что на крайнем кресле справа кто-то сидит. Ну-ну, послушаем…

— Если вам удастся убедить в этом и наших уважаемых экстразрителей, проблема будет решена! — обрадованно улыбнулся Филипп. — Сегодняшняя передача так сумбурно началась, что я не успел… Позвольте представить: отец Тихон, духовник академика Вольняева!

— Вряд ли мне удастся переубедить кого-нибудь за несколько минут — возразил священник. — Слишком далеки сейчас люди от веры. Я не говорю — истинной, я говорю — какой-нибудь!

Религиозный диспут? Этого нам только не хватало!

— Простите, уважаемый, но мне не совсем понятно, какую связь вы обнаружили между верой… или, скажем так, ее недостаточностью, и экспериментом?

— Самую прямую, сын мой, — сказал отец Тихон, обращаясь не к экстрамерам, но к Главушину. И это «сын мой» от молодого, почти юного монаха почему-то не покоробило Филиппа. — Вы совершенно правильно заметили, что в эксперименте, который неосторожно был затеян академиком Вольняевым, человек впервые сталкивается с бесконечностью напрямую, лицом к лицу. Но что там, в бесконечности? Вы не знаете этого. Вы даже приблизительно не представляете, что там может быть. Вам подбросили ключ от потайной двери, кратчайшим путем ведущей за границу Вселенной, границу, заваленную, замурованную невообразимыми толщами пространства и времени. Кто подбросил людям дьявольские черные шары? Какие силы могут ворваться через открытую потайную дверцу на Землю, в человеческий мир? Вы не знаете этого!

— Простите, отец мой, — иронично-вежливо улыбнулся Филипп, — но вы говорите так уверенно, словно сами-то уж точно знаете, что находится там, в бесконечности.

Надо, надо было его осадить. Пусть не забывает, кто здесь ведущий, а кто — незваный гость.