Юрий Долгушин - ГЧ (Генератор чудес)

Ганс молча жует сорванную травинку, обхватив руками колени и мрачно смотрит куда-то в пространство. Молчать тяжело, но и говорить не о чем. Забрать его могут и по другим поводам… Но разве можно сейчас огорчать этого замечательного человека?..

— Теперь слушайте, Ганс. Во время демонстрации нам, вероятно, не удастся разговаривать. Давайте условимся: вы быстро уйдете с полигона, как только я сделаю такой жест… — Он потер лоб рукой и почесал голову. — Будьте очень внимательны, Ганс, не пропустите этого движения.

— Можете быть спокойны, господин Мюленберг. Едва ли я пропущу сегодня хоть одно ваше движение.

Вдали, у ворот, слышатся настойчивые автомобильные гудки. Оба поворачиваются.

— Приехали… Ну, теперь прощайте, Ганс!

Они встают, берутся за руки и несколько мгновений смотрят друг другу в глаза… Потом расходятся.

Два больших лимузина останавливаются недалеко от машины. Из них выходят шесть человек: среди них Мюленберг узнает тех военных инженеров, которые были здесь прошлый раз. Гросса среди них нет. Вейнтрауб знакомит его с Риксгеймом. Этот человек производит на него отвратительное впечатление скользкой, расплывшейся жабы.

Снова шум у ворот… Небольшая военная машина подкатывает к лимузинам и как бы выбрасывает из себя Гросса.

Мюленберг устремляется к нему, они обнимаются, отходят немного в сторону. Никто не слышит, о чем они говорят. Минут через пять они приближаются к группе. Гросс молча, будто не замечая никого, входит вслед за Мюленбергом на мостик и становится за спиной своего друга, опустившегося на сиденье перед пультом.

Еще раз на этом полигоне повторяется та же сцена. Гудит мотор, люди напряженно впиваются в бинокли… Незримый луч, выйдя из машины, зажигает вдали электрические лампочки…

Только теперь это все происходит на расстоянии десяти километров. Мюленберг чувствует одновременно и отвращение и гордость, когда наведенный им луч одним только прикосновением сваливает лошадь на таком далеком расстоянии.

Когда затихают восторженные комплименты Мюленбергу и сдержанные — Гроссу, Вейнтрауб предлагает перейти к объяснению нового принципа машины.

Мюленберг медленно поднимает руку, трет лоб.

— Пожалуйста, я готов… — оглядываясь, он видит, как Ганс нерешительно отходит назад. — Можете идти, Ганс, вы мне больше не понадобитесь! — громко и строго говорит он. Потом добавляет тихо Вейнтраубу: — Надеюсь, тут нет людей, которым не следовало бы присутствовать при объяснении? Я думаю, не в ваших интересах особенно популяризировать метод Гросса.

— Вы осторожны, — отвечает тот. — Но нет, все эти люди в курсе дела. Это те, которые вместе со мной работали над первой машиной и будут работать над второй.

«Ценное признание, — думает Мюленберг, — очевидно, здесь все, кто может быть опасен».

— Ну и прекрасно, — говорит он. — Тогда начнем. Подойдите поближе, господа. Я начну с самого главного — ионизатора.

Он медленно открепляет крышку тыльной части «пушки», долго копается в ней, наконец, вынимает концентрические электромагниты. Нужно дать время Гансу уйти подальше. Гросс склоняется над его плечом.

Шесть человек, тесно расположившись с двух сторон мостика, на котором сидит Мюленберг, стараются как можно ближе рассмотреть эту замечательную деталь.

Именно так и представлял себе эту последнюю сцену Мюленберг, когда, вот тут же, на полигоне лежа на земле с закрытыми глазами и едва бьющимся сердцем, он придумал свой план…

Ах, какое страшное волнение… Сердце начинает клокотать, как лава в жерле вулкана. А что, если оно не выдержит в самый последний момент? Нет, не надо тянуть…

Он быстро оглядывается кругом. Ганса уже нет. Большая рука инженера ложится на пульт слева. Пальцы нащупывают рычажок выключателя четвертой группы аккумуляторов… Еще одно маленькое, совсем незаметное движение — и конец… Мюленберг не решается повернуть рычажок. В нем возникает непреодолимое желание сначала сказать им в лицо, что их ждет… И он говорит сдавленным, прерывающимся голосом.

— Все это сделал доктор Гросс… совсем не для того, чтобы убивать… Вы решили иначе… Но… «взявший меч от меча погибнет…»

Глаза всех, опущенные к электромагнитам, удивленно вскидываются к его глазам.

— Теперь — возмездие… Скорей! — кричит он глухо самому себе…

Быстрым, решительным шагом Ганс направляется к воротам полигона. Надо пройти метров двести.

Проходная контора. Он оглядывается. Нет, застрять здесь нельзя. После его не выпустят. Вот пропуск. Надо успеть…

Он выходит за ограду, пересекает дорогу и по тропинке, сокращающей путь к шоссе, углубляется в лес.

Потом быстро сворачивает вправо. Он почти бежит по краю леса, вдоль забора.

Вот, наконец, подходящее дерево. Он взбирается на него, как белка, стараясь не ломать сучьев, все выше, выше. Понемногу полигон раскидывается меж ветвей широкой панорамой. Еще небольшое движение вверх. Он видит машину Гросса, людей, обступивших ее, черную фигуру Мюленберга, возвышающуюся над пультом.

Теперь — не отрывать глаз. Уйдет Мюленберг или нет?

В этот момент картина мгновенно и беззвучно преображается; Ганс видит этот страшный фейерверк во всех подробностях. Острые, короткие радиусы яркого света, брызнувшего из-под машины, окутывает мутный желтоватый клуб дыма и пыли, выворачивающийся наизнанку, и из него вздымается в воздух черный фонтан. Наконец, приходит звук. Оглушительный гром потрясает воздух, панический шелест волной пронизывает лес; Ганс изо всей силы обнимает ствол, чтобы не свалиться, но не отрывает глаз от темных точек и каких-то кусков, вертящихся в воздухе и параболами разлетающихся из фонтана…

Весь сжавшись, сцепив челюсти в конвульсивном напряжении, Ганс ждет. Мутная дымка уходит в сторону…

Наступает поразительная тишина. Все вокруг будто замерло в страхе.

Там, где была машина, ничего нет, только темное пятно зияющей воронки. В разных направлениях, на разных расстояниях от нее можно различить то, что осталось от людей… Что тут принадлежит Мюленбергу, Гроссу — трудно определить.

Конец…

Еще несколько секунд Ганс, как и все вокруг, остается недвижимым. Потом, как бы придя в себя, сваливается с дерева и бежит прямо лесом на юг, к шоссе.

Вечереет.

Пригородный поезд из Мюнхена деловито подлетает к одной из дачных станций Розенгеймской дороги — километрах в двадцати от города. Он сходу останавливается, выпускает на пустынную в этот час платформу густую толпу пассажиров и немедленно отправляется дальше, быстро набирая скорость. Люди со свертками, хозяйственными сумками, молча и торопливо устремляются к своим домам, к короткому ночному отдыху после трудового дня в городе. Платформа пустеет раньше, чем поезд скрывается из виду. Просто удивительно, как быстро исчезает куда-то вся эта масса людей. Уже через одну-две минуты только на главной улице, идущей прямо от станции, можно увидеть несколько человек; больше нигде никого нет. Таков темп жизни. Во всем чувствуется темперамент военного времени.