Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2 - Виктор Васильевич Ананишнов
Симон покривил в усмешке губы.
– Нет, Ваня. Не сразу. Ты что, в шлёпанцах собрался явиться к ли-цу с аристократическими замашками? А именно к нему мы с тобой и доном Севильяком как раз и должны направиться. Посмотри на меня. – Иван видел перед собой как всегда элегантно одетого Симона. – Вот-вот… Но даже я не готов. Хотя бы эта рубашка… – он опять пальцем поправил воротник, словно тот его душил.
Иван снова недоверчиво оглядел его.
Костюм на нём с иголочки цвета морской волны, пиджак с зауженной талией, накрахмаленная рубаха с перламутровыми пуговицами в уголках воротника. Хорошо подобранный галстук. Сверкающие штиблеты – полудой горят. В петлице пиджака белая роза в росинках. Волосы зачёсаны с идеальным пробором: вдоль по черепу, словно шелковистая ниточка переброшена.
– Ничего себе, Симон! – с недоверчивым изумлением проговорил Иван. – Вы и сейчас богатым женихом или лордом каким-нибудь на все сто выглядите.
– Ваня, ты как был прорабом, так и остался, – с осуждением сказал Симон. – Вот потому-то тебе даже обычный галстук, надетый к рубахе, уже кажется верхом моды. Тебе бы из джинсов не вылезать, да свитер не снимать. И эти твои кирзовые сапоги… А в том времени, куда мы пойдём, носили несколько не то, что на мне. Я это имел в виду, говоря о своей неготовности.
– Ясно. – Иван, чувствуя прилив сил, решительно поднялся с дивана. – Наши действия?
– Пока никаких особых действий. Просто следуй за мной. В год ты-сяча девятьсот второй.
– В шлёпанцах?
– Пока не важно в чём.
– Ну вот! Только что предупредили, что в них нельзя…
– Это было к слову. Надеюсь, ты оденешься.
– А дон Севильяк?
– Он знает, где нас ждать.
Уже спустя несколько не долгих минут в комнате повисла тишина.
Симон и Иван стали на дорогу времени, а Сарый тут же занял покинутое ложе – и заснул сном праведника.
Щёголи начала века
Дон Севильяк, сверкая алмазной брошью в галстуке, набычась, оглядывал себя в зеркале. Вид у него был явно настроенный на немедленные какие-то действия.
– Как я, Ваня?
– Нет слов, – не покривил душой Иван, поскольку дон Севильяк неотразимо блистал красотой лица, мощью фигуры и одеяния. – А как я?
– Тебя, Ваня, не стыдно везти на выставку породистых аристократов, – напыщенно сказал дон Севильяк, – если бы, конечно, такая выставка существовала.
– Нашёл породистого. Да ещё аристократа, – довольно проворчал Иван, крутясь перед другим зеркалом. – Отец мой в тринадцать лет работать плотником стал. Это потом он мореходку закончил… И меня рубанок держать научил… Как костюм, спрашиваю?
– Вполне, – одобрил подошедший Симон. – Только чувствуй себя в нём непринужденнее. Примерь шляпу… Прекрасно. Теперь надень другой костюм… Ваня, позабудь свои прорабские привычки. Там, может быть, хороши сапоги и непромокаемая куртка. Как в поле ходьбы… А здесь мы не на стройке и не на дороге времени…
– Заметил, – ворчливо отозвался Иван. – Вас бы хоть раз заставить подняться на мачту вручную, как говорят монтажники… Хотя бы метров на двести… Но мне этот костюм нравиться. Зачем второй-то?
– Ваня, перестань!
Хозяин заведения, немногословный, понимающий всё с полунамёка, низкорослый, но широкий в кости человек – Антон Руже – положил перед Толкачёвым новую смену. Узкие брюки в широкую синюю полоску и удлинённый узкий пиджак цвета персидской сирени с белым кантом на лацканах и полах. Наряд дополнила шляпа, в цвет пиджаку, с белым шнуром по кругу.
Иван разглядывал себя. Это надо было видеть самому. Щёголь начала века, каких он знал лишь по кино, предстал перед ним в зеркальном отражении.
– Трость! – вспомнил он вслух.
И трость появилась в его руках!
Тонкая, изящная, лаковая, под рост.
Белые перчатки бархатисто стиснули кисти рук.
– Так и пойдем, – удовлетворённо объявил Симон. – Остальное, Антон, доставь, пожалуйста, в известное тебе место.
– Всё будет сделано, господа.
Руже предупредительно и с полупоклоном распахнул неширокую выходную дверь перед ходоками. Весело прозвенел колокольчик.
– Все будет сделано, господа, всегда рад вам услужить, – сказал он в спину богатым заказчикам.
Толкачёв шагал неторопливо по многолюдной улице весеннего Парижа и наслаждался.
Ещё бы! Втроём они привлекали внимание даже такой избалованной публики как парижане. Могучий дон Севильяк направо и налево отвешивал учтивые поклоны, а сосредоточенный Симон, идя между высокими спутниками, как бы замыкал эту удивительно привлекательную пару замком, не давая ей распасться.
Мужчины поглядывали на них с уважением, а дамы откровенно дарили улыбки.
Ивану нравилось так идти.
Не зная ещё подробностей предстоящего дела, он и не торопился что-либо узнать, оно казалось не слишком трудным, зато антураж, созданный Симоном вокруг него, придавал всему окраску значительности и таинственности.
И это тоже нравилось Ивану.
Не то что, потея и хрипя, протаскивать аппаратчиков сквозь барьер, уподобляясь волу, впряжённому в тяжело нагруженную телегу. Или неприятности на дороге времени, а хуже того – клетка одного из Подарков…
Надо позабыть о таких неприятностях!
Возможности ходоков раскрывались, как ему казалось в эти прекрасные минуты, со своей беззаботно-радостной стороны. Может быть, на нечто подобное намекал Сарый, беседуя с ним? Осесть прямо тут бы, в Париже, прохаживаться вот так, посматривая на всех свысока. Обжиться. Завести знакомства…
А что? Над головой синее небо, ещё не слишком закопчённое дымом труб бесчисленных заводов. Никаких тебе страстей-мордастей предстоящих в будущем мировых войн и атомного дамоклова меча. Прожить тут годик-два, потом податься куда-нибудь в другие места.
На то и Симон намекал…
Иван думал так, но знал свою натуру.
Из дома своего, и из времени, в котором родился и вырос и которое знал и любил, он никуда, пожалуй, не уйдёт. За длительный уже период хождений по дороге времени убедился в этой своей привязанности. Пусть к его времени люди пережили и газовые атаки, и камеры, и страшные войны, и атомную бомбардировку-предупреждение, но…
Ивану трудно было бы сформулировать даже для себя чувство, охватывающее его, когда он думал о своих возможностях уйти на житие в другие исторические времена. Такая свобода выбора ещё больше привязывала его к своему времени. Он пока не совсем понимал своего предназначения и не сказал себе о необходимости борьбы в той точке зоха, которая была ему всего ближе и роднее. Но в нём уже подспудно зрело некое решение, касающееся и его самого и ходоков-современников, и других людей, то ли ожидание глобальных перемен в своём статусе, как ходока во времени…
Дом, куда их привёл и поселил Симон, – трехэтажный, горчично-серый – ничем не отличался от других домов на улице. Комнаты обставлены просто, без лишних предметов. Столы, кровати. Цветы на подоконнике. Но несмятые постели и отсутствие мелких вещей, чистота столов и свежесть цветов придавали комнатам нежилой вид и наводили на мысль, что постояльцы находятся здесь недавно и временно.
– Однажды, Ваня, я познакомился со скромным молодым человеком, – прохаживаясь по ковровой, слегка вытертой, дорожке, рассказывал Симон. – Вернее, скромным он мне показался. И тихим. И
