Возвращение «Пионера» - Шамиль Шаукатович Идиатуллин
Часть шестая. Дождались
Космонавт меняет профессию
Я положил трубку и старательно, пытаясь не пропустить ни единого значимого слова, сказал экипажу:
– В общем, нас ждали и ждут все это время. Дяденьку звать Денис, он, видимо, сегодня дежурный. Часа через полтора за нами приедет и все расскажет. Пока, говорит, отдыхайте, ешьте-пейте и так далее.
Я плюхнулся на диван и сказал:
– Ура.
– Ура! – подхватил экипаж, рухнул рядом со мной и принялся обниматься.
Я, улыбаясь, закрыл глаза, чтобы не видно было, что они мокрые. Оказывается, я все это время страшно боялся не чужого мира, не оккупации, не американских или китайских допросов, не того, что мы не попали в комету и это из-за нее все убито, перекопано и разрыто до основанья.
Я боялся, что нас никто не ждет. Что мы никому не нужны. Что мы не герои, не космонавты, даже не обыкновенные детишки, мы хуже младенцев – как пингвинчики, заброшенные в джунгли, без мам, без тетушек и без малейшего представления о том, как тут выживать, что жрать и от кого бегать.
Но нас ждали все это время. Нас встречают. И за нас будут нести ответственность – кто-то, кто угодно, взрослые умные люди, которые всё знают про то, что жрать и куда бегать. И через полтора часа я уже буду не капитан, а нормальный человек, обычный пацан Линар Сафаров, который даже за себя не слишком-то отвечает, не то что за экипаж.
Впрочем, за этими балбесами мне придется всю жизнь следить и ухаживать, подумал я радостно и сообщил, потому что эти балбесы, наоравшись, расселись рядом и смотрели на меня ожидающе:
– Значит, программа продолжается, причем недалеко где-то, в Волгограде наверное, – раз ему полтора часа ехать. Ну и там серьезно все, секретно, поэтому просил не болтать. И записи твои, Олеган, пригодятся.
– Это все он тебе сказал? – спросил Олег.
– Нет, конечно. Но я ж не дурак, два и два как-нибудь уж сложу.
– То есть войны не было? – уточнила Инна с надеждой.
– Ну или мы ее не проиграли, а просто, как это… Понесли значительные потери. Ну или…
Я постарался сочинить человеческий вариант решения, который подгонялся бы под дурацкий ответ со сносом космодрома, китайцами и французскими флагами, ничего не придумал и махнул на это дело рукой. Приедут – расскажут, тогда и узнаем.
– Так что ждем, отдыхаем, жрем-пье-о-ом! – воззвал я и сообщил пресыщенно: – Не хочу я жрать.
Подумал и добавил:
– А вот чай – да. Мы ж не пили. Щай не пил – какая сила, щай попил – совсем ослаб.
– А есть у тебя щай-то? – поинтересовалась Инна.
– А вот проверим.
Я вскочил, прошел на кухню, погремел ящиками, похлопал дверцами и сказал:
– Ништяк, паца. Есть заварка.
– Ты уверен? – спросила вышедшая следом Инна, скептически рассматривая пеструю коробку в моих руках. – Что-то я такого чая раньше не видела.
– А все остальное ты раньше видела, – отметил я, поведя подбородком в сторону всего остального.
– Срок годности хоть глянь, – предложила Инна.
– Да ладно, что ему будет, трава и трава. Потом, толку-то – мы ж все равно какой сейчас год не знаем.
– Узнаем, – сказал Олег, маячивший за Инной, и отвалился.
– Щас узнает, – уважительно сказал я. – Ножку у шифоньера оторвет и по годовым кольцам… По мху на северной… По… Ага. Это кофейник, а это чайник. И они электрические. И… Во, работают.
Я пощелкал кнопками, любуясь малюсенькими лампочками, что вспыхивали и гасли, и победно посмотрел на Инну. Она сказала:
– Воды-то налей.
– А, точно.
Я отвернул кран. Хмыкнул и отвернул другой. Завернул оба обратно и еще выкрутил до упора. Ни капли.
Инна хмыкнула.
– Вот и попили щай.
– Не орать, – велел я и полез под раковину.
За дверцей нашлись краны – здоровенные, хорошо заметные и с легким ходом. Повернулись сразу, не то что дома: там специальное красное колесико с неудобными дырками для пальцев давно прокручивалось по содранным ребрышкам шпенька вхолостую, так что колесико приходилось снимать, а шпенек ухватывать и поворачивать плоскогубцами, всякий раз соскальзывавшими и сдиравшими еще немножко металла с ребрышек, – и шпенек из квадратного в сечении становился все более круглым.
Кран страшно запел, затрясся и принялся плеваться темно-коричневыми брызгами и пузырями. Потом потекла жидкость посветлее. Потом нормальная вода.
– Вот и все, а ты боялась, – сообщил я, с трудом удержав в себе концовку двустишия.
Но Инна про «даже платье не помялось» и так, похоже, знала, потому что сказала:
– Догадался все-таки, молодец. Кстати, о платье. Мы так и будем спортсменов изображать, как в «Джентльменах удачи»?
– Я не смотрел, – напомнил я и возмутился: – Нормальные костюмы, чего наехала? Не адидас, конечно…
Но Инна уже удалилась, бурно зашуршала чем-то, а потом вдруг запела, тихонечко, но мелодично и довольно приятно: «И платье шилось белое, когда цвели сады».
Я хмыкнул, включил чайник, убедившись, что он греется, а не просто светит огоньком, и выскочил в зал.
Олег ползал вокруг телевизора, а Инна копалась в шифоньере, счастливо напевая.
– Слышь, ты уверена, что там твое? – спросил я с напором.
– Совершенно, – пропела Инна, поворачиваясь ко мне, тряхнула каким-то платьем или даже несколькими, не то чтобы белыми кстати, и сообщила уже нормальным голосом: – Мое, твое и наше. Размер они знают, но можешь померить.
Она вдруг метнула мне сверток с полки, я еле успел подхватить, но сверток развернулся в полете, обняв меня штанинами. Я хотел рявкнуть на разрезвившуюся дурочку, но глянул на джинсы, на этикетку и обалдел. На этикетке значилось «Levi’s» – это самые знаменитые фирменные джинсы, американские, я про такие слышал только, не видел никогда, они две зарплаты стоят. Никто две зарплаты за штаны не отдаст, тем более за штаны для пацана, который через полгода из них вырастет.
Но вот отдали же.
– Там полно еще, выбирай, – сказала Инна с удовольствием. – Твоя полка вот, с буквой «Л», видишь?
Я подошел и убедился, что каждая из полок маркирована инициалом одного из членов экипажа и забита поблескивающими в полумраке свертками. Я выдернул один с полки «Л» и не сразу понял, что это за темная блестящая клякса, мягко шуршащая в руках. Это был прозрачный полиэтиленовый пакет, который набили футболками, а потом выкачали из него воздух и запечатали. Так же запаковали трусы, куртки, рубашки, а брюки с джинсами Инна уже разорила. В самой глубине стояла пара обувных коробок, одна – с адидасовской короной. Офигеть. Да и вообще вся одежда выглядела фирмовой и дорогущей. Понятно, почему Инка заголосила. Девчонки шмоточницы же.
– Я в душ быстренько, – сказала она. – Не подглядывать.
Инна зашагала в сторону санузла, в который я даже не успел еще сунуться. От ее слов мне остро захотелось подглядывать. Надо же когда-то начинать, ну. Чтобы сдержаться, я посоветовал Олегу:
– Голову под тумбочку еще можно засунуть, вдруг там год написан.
– Блин, – сказал Олег, не обращая
