Зубачева Татьяна - АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2

— Мама, — ворвался в сон голос Джинни.

Норма вздрогнула и открыла глаза.

— Что, Джинни, что случилось?

— Уже семь часов, мама.

— Да, конечно.

Норма откинула одеяло и села на кровати. Джинни, румяная, весёлая, её девочка…

— Я поставила кофе, мама, и сделала сэндвичи. И сейчас, ив дорогу.

— Да, Джинни, ты молодец.

— Вставай, мамочка, жду тебя на кухне.

— Хорошо, Джинни, я сейчас.

Норма встала и пошла в ванную. Уложив вчера все вещи, спали они сегодня без ночных рубашек. Как — Норма улыбнулась — да, как в молодости, когда Майкл и она обживали этот дом. Она не знает и, наверное, никогда не узнает, где похоронен Майкл, не увидит его могилы. Этот дом хранил память о Майкле, да, теперь Майкл умрёт опять, уже навсегда, уже…

— Мама!

— Иду, — откликнулась Норма, выключая воду и тщательно вытирая лицо. Не надо, чтобы девочка видела её слёзы.

Они пили кофе в полупустой и уже какой-то нежилой кухне. И тишина в доме была не обычной утренней, а мёртвой. Мёртвая тишина брошенного дома. Допив кофе, Джинни сложила сэндвичи в аккуратный мешочек для завтраков, с которым ходила ещё в школу. Сэндвичи, два апельсина, пакетик конфет.

— Ну вот, мама, — Джинни собрала и вымыла чашки. — Мы уже готовы?

— Да, — Норма заставила себя улыбнуться.

Джинни посмотрела на часы.

— Без четырёх восемь. Мы успели.

И почти сразу после её слов, стук наружной двери, шаги в холле, и в кухню вошёл Харленд.

— Доброе утро, миссис Джонс, привет, Джинни, — поздоровался он.

— Доброе утро, мистер Харленд, — ответила Норма.

Джинни сдержанно кивнула.

Харленд оглядел блистающую чистотой полупустую кухню и достал бумажник.

— Право, миссис Джонс, — он отсчитывал кредитки, — я жалею о вашем отъезде. Пожалуйста, пересчитайте. А вот и купчая. Здесь, пожалуйста.

Норма пересчитала купюры и подписала купчую, спрятала деньги в сумочку и встала.

— Благодарю вас, мистер Харленд, желаю вам удачи.

— И вам миссис Джонс. Удачи, Джинни.

Джинни снова ограничилась кивком.

Втроём они вышли в холл. Норма отдала Харленду ключи от дома, он небрежно сунул их в карман, вежливо помог ей и Джинни надеть плащи, они взяли чемоданы и сумки и вышли из дома.

В воздухе стояла мелкая водяная пыль. Не оглядываясь, потому что сзади шёл Харленд, они пересекли лужайку перед домом. Возле маленькой тёмно-вишнёвой машины Харленд поравнялся с ними.

— Я могу подвезти вас. Вам ведь на вокзал, не так ли?

— Да, благодарю вас, — кивнула Норма.

По дороге на вокзал Харленд ещё раз выразил сожалению по поводу их отъезда и пожелал удачи.

Когда он уехал, а они стояли на перроне, Норма сказала Джинни.

— Ты могла быть и вежливее.

— Мама, я видела его зимой, — очень спокойно ответила Джинни. — И слышала, как он стоял за честь белой расы.

— Но в Хэллоуин… — попробовала возразить Норма.

— Был у своей любовницы в её загородном доме, — фыркнула Джинни. — И остался перед всеми чист.

Подошёл поезд, и они вошли в вагон. Второй класс. Вагон общий, но публика приличная. И не слишком дорого. Когда они заняли свои места и поезд тронулся, Джинни сказала:

— Он уже в прошлом, мама. И будем думать о нём, как о прошлом.

Норма кивнула

Чак сел поудобнее и, сцепив пальцы на затылке, стал равномерно раскачиваться. Чёрт, не мышцы, а тряпки. И суставы как не свои. Парни говорили, что здесь тренажёрный зал есть. Надо хоть немного подкачаться, чтоб там не насмешничали.

Стукнула, открываясь, дверь. Чак настороженно повернулся на звук и улыбнулся. Андре! И опять без халата, а в обычном, как и тогда. Только поверх рубашки серый вязаный джемпер.

— Привет, — весело сказал Чак.

— Привет, — кивнул Андрей. — Ты просил меня зайти. Надо чего?

— Мне сказали, ты болеешь. Выпороли или током протрясли?

— Нет, я простудился, — Андрей вошёл в палату и закрыл за собой дверь.

Чак встал, обтёрся полотенцем и надел белую нижнюю рубашку, тщательно заправив её в штаны и застегнув пуговицы у горла. То, что ему для этого не надо никого звать на помощь, всякий раз наполняло его радостью.

— Ну, так чего надо? — повторил Андрей.

— Поговорить хотелось, — Чак усмехнулся. — Скучно одному.

Андрей молча повернулся к двери.

— Ты чего? — Чак не так обиделся, как растерялся. — Говорить не хочешь? Почему?

Андрей, всё ещё стоя спиной к нему, неохотно ответил:

— А о чём нам говорить?

Чак на мгновение стиснул зубы так, что вздулись на щеках желваки.

— Та-ак, — раньше ты не ломался.

Андрей резко повернулся к нему.

— Раньше — это когда? Когда по белому приказу ты нас мордовал? Да, ты же мне рассказать хотел, сколько ты наших забил. Всех вспомнил, подсчитал? Для этого я тебе понадобился?

— Ты заткнёшься? — спросил Чак.

— Заткнулся.

Андрей так же резко повернулся и пошёл к двери. Чак в два прыжка нагнал его и встал перед ним, загораживая собой выход.

— Подожди. Чего ты задираешься, Андре? Я ж обидеть тебя не хотел.

— Это когда ты меня поганью называл, поливал по-всякому…. И остальных наших, да?

— Скажи, какой нежный. От слова рубцов не бывает. А другие, ну, беляки, что здесь лежат, не поливают вас, скажешь? От них небось всё терпите и не трепыхаетесь. Скажешь, нет?

— Скажу, — твёрдо ответил Андрей. — я с весны в палатах работаю. Слова плохого мне никто не сказал. И остальным. Ты знаешь, каково бинты с ран отмачивать? Мужики, не тебе чета, от боли заходятся. Позвоночник, — сказал он по-русски и тут же поправился на английский, — хребет задет, осколок там или что, го тронуть нельзя, такая боль, а надо повернуть, обмыть, чтоб — и опять русское слово — пролежней не было… Э, да чего тебе объяснять, — Андрей махнул рукой, словно отталкивая что-то. — Они — люди, понимаешь? Вот и всё.

— Они — люди, — медленно, как по слогам, — ладно пусть так, хотя беляка человеком назвать… ладно. А мы кто?

— Ты… не знаю. А я — человек.

Чак сжал кулаки, пересиливая внезапно уколовшую локоть короткую острую боль.

— Не задирайся, — попросил он. — Что вы все… сговорились, что ли?

— Ты — палач, — безжалостно ответил Андрей. — А с палачом один разговор. Нам этого нельзя, пока ты здесь. Мы клятву все давали.

— Кому? — сразу заинтересовался Чак.

— Себе. Клятва Гиппократа называется. Что будем только помогать, что не причиним вреда… Все врачи её дают. И все медики. Пока ты здесь, мы тебе ничего не сделаем. И Гэбу.

— А потом? На улице подловите?