Наталия Лазарева - Листьев медь (сборник)

По лестнице он уже еле поднялся, пятку резала подловившая самый неподходящий момент боль.

В кабинете начальника комплекса, ранее принадлежавшем Кэтэвану, да так негласно и сохранившем его имя, собралось уже все гладколицее руководство. Такое впечатление, что ждали только Анпилогова. Как только он появился, начальник, уже во второй раз сменивший начальника, который был после Кэтэвана, сообщил, сдавленно и глухо, глотая слова:

– Сотрудники! По…положение крайне серьезно. По невыясненным пока причи… причинам во вверенном мне комплексе внезапно вышла из строя вся техника, собранная на основе комплектующих класса «Л», то есть на лиго… к-ха…к-ха… на лигокрис… Будем надеяться, что это временные недоработки и в ближайшее время поступят соответствующие распоряжения.

Все молчали, некоторое время никто просто не знал, что сказать. Потом появился звук, который никто просто не ожидал услышать. Это был звонок, обычный телефонный звонок, а не бодрая мелодия или синтезированный окрик корпа. Сменивший начальника поочередно посмотрел на все темные сейчас экраны, и принялся бесцельно вертеть головой – откуда звук? – а Леник вспомнил, где всегда стояла эта штука, подошел к краю секретарского стола, упиравшегося в подоконник, сдвинул занавеску и вытащил округлый телефонный аппарат с обычной дугообразной трубкой, придавившей контакты. У аппарата была одна особенность – глухой, без цифр в отверстиях, диск. Анилогов машинально схватил трубку и поднес к уху:

– Начальникам комплексов! – прохрипела трубка голосом накричавшегося человека, причем голос показался Ленику знакомым. – Всем начальникам комплексов! Немедленно задействовать резервную технику. Вскрыть запаски и подключиться к общей аварийной сети! Начальникам комплексов!..

Леник громко и почему-то брюзгливо повторил услышанное перед собравшимися, и кто-то из гладких, уже не в силах сдерживать отчаяние выкрикнул:

– Анпилогов! Климашу! Климашу – в аварийный режим!

Леник знал инструкцию – в аварийном режиме Климаша, а также вся замороженная дискретная техника «заэкранного производства» комплекса энергетиков, а также клоны, схороненные в Горчишном доме, должны были включиться в систему поддержки сети пригородных атомных станций. Поэтому он тут же сорвался с места и, забыв про пятку, понесся на Вторую территорию.

Там было полутемно, но, как ни странно, горела круглая лампа над сдвинутыми столами. Здесь никто еще ничего не знал.

Климаша ровно и спокойно гудела, и это напоминало дыхание спящего великана, и, вторя дыханию, по ее стенкам ходили равномерные волны диодовых огоньков.

42

Неделю, как в до сих пор не забытый период водворения корпов в ка-бе, сотрудников с территории не выпускали. Связь практически не работала, только руководство, охранники и военпреды могли пользоваться телефонами с безглазым диском. Слухи просачивались только из проходной – туда пробирались родственники сотрудников и кричали что-то сквозь окна и опущенные решетки. Выходило, что за забором все нехорошо, но в городе пока особых катаклизмов не было. Стало быть, резервная техника залатала хоть какие-то дыры. В конце недели Леник исхитрился и добился разрешения связаться через диспетчера в Доме властей со своей семьей. Жена тут же заплакала и попросила хоть как-то помочь с детьми и достать дополнительные талоны на газ и свет. Леник поохал в ответ, заверил, что непременно забежит – и тут же обратно, потом получил пропуск на пребывание в семье в течение 6 часов, и выскочил за забор.

В баке осталось еще немного горючего, кое-что из добытого с автобазы, удалось протащить мимо ошарашенного охранника. В конце-концов, Леник схватился за руль и полетел в сторону Плещеева.

Дороги были пустынны, только иногда пролетали перегруженные молчаливыми людьми в черном грузовики. По обочинам выстроились легковушки, брошенные, покоробленные, некоторые еще догорали, испуская удушливые запахи горелой резины пластмасс.

Проезжая мимо ошаловского леса, Леник заметил сиреневатое свечение над соснами, но не придал этому значения, решив, что там просто сконцентрировались темные тучи и сквозь них просвечивает солнце.

Анпилогов рвался к железному дому на горе, ему нужно было, наконец, понять! Он был уверен, что вытрясет из Явича то, что тот не сказал ему в прошлую их встречу.

Калитка оказалась распахнутой, решетка поднятой, собака, видимо, вырвалась на свободу. Леник бегом преодолел лестницу и принялся стучать кулаками в черную, гладкую, глухую дверь. Ему уже стало казаться, что Явич не появится оттуда никогда, но тут заскрежетал засов, и над цепочкой появилась его полуседая голова.

– Ну, пророк от лигокристаллов, ну?! – накинулся на него Леник и стал рваться внутрь.

Выборгский скинул цепочку и впустил его. Леник с размаху влетел в недавно выбеленную чистую и светлую комнату и продолжил натиск:

– Ты мне все скажешь, бутер щербатый!

Явич провел темной клешней по щетине на подбородке и поморщился. Ругательство, брошенное Анпилоговым, считалось на Ледострове крепким и наиболее оскорбительным.

– И с чего бы это ты, Носатый?.. – начал Явич неуверенно.

– С чего? Ты хоть радио слушаешь?

– Так в поселке же электричества нет, вот и калитка не работает. Я и собаку спустил – пусть погуляет. И батарейки все сели.

– Ага, значит, ничего не знаешь – не ведаешь? – прищурился Анпилогов.

– Да-а-ааа… – протянул Выбогский, – и хлеб в доме кончился, и идти в магазин сил нет, там, правда, в подвале тушенка осталась. Много.

– Понятно, Явич, ты вполне можешь продержаться, – Леник слегка остыл и сел на черный, обитый древней потертой кожей, диван.

Выборгский, в конце концов, перестал жаловаться, притих, посерьезнел и выслушал рассказ Леника молча, не перебивая.

И покуда Анпилогов говорил, срываясь на крик, объясняя про пригородные станции, плотину под Учгородком, архивы, «переведенные на ящики» и прочее и прочее, о чем он подозревал, но у него не было ровно никаких данных из-за недельного глухого сидения за забором, лицо Явича становилось все более серьезным, более успокоенным, причем, словно бы даже более молодым – оно разглаживалось, сбрасывало выражение жалости, зависимости от мелких страхов. Явич постепенно возвращался к себе – к себе стойкому, жесткому, умному, тому, которого Леник знал по Ледострову.

Дальше пошла речь о дороге, отсутствии топлива, горящих автомашинах, и грузовиках, несущих куда-то людей в темной, словно одетой наспех, одежде.

– Армия? – спросил Выборгский.

– Не знаю, ни бутера я не знаю! – визгливо выкрикнул Леник, – Наш охранный отряд и военпреды молчат и гужуются в курилках.