Хюберт Лампо - Дорога воспоминаний. Сборник научно-фантастических произведений

Синьор Альфио в изумлении посмотрел на младенца, который даже рта не раскрыл. А ведь возмущался явно он, именно его слова проникли синьору Альфио прямо в мозг.

Акушерка тоже услышала вопли младенца.

— Ого, такой маленький, а уже умеет передавать мысли на расстояние! — воскликнула она.

— А что ещё вы можете предложить? — послышался тоненький голосок. — Не могу же я пользоваться голосовыми связками, если их пока у меня нет.

— Давайте положим его в колыбельку, а там видно будет, — сказал синьор Альфио в ещё большей растерянности.

Младенца положили в колыбель, рядом с задремавшей матерью. Синьор Альфио подошёл к двери и велел старшей дочери выключить радио, чтобы оно не мешало новорождённому. Но Карлино тут же мысленно подал отцу экстренный сигнал.

— Папа, что это тебе взбрело в голову? Ты не дал мне послушать сонату Шуберта для арфеджоне.

— Для арфеджоне? — невольно повторил синьор Альфио. — Мне показалось, что это была виолончель.

— Конечно, виолончель. Теперь эту сонату, сочинённую Шубертом в 1824 году, кстати, в ля минор, исполняют на виолончели. Но задумал её Шуберт для арфеджоне. Это нечто похожее на большую шестиструнную гитару, созданную в Вене Иоганом Георгом Штауфером. Этот инструмент, именуемый «гитара дамур», или же «гитара-виолончель», не пользовался популярностью и вскоре был забыт. А вот соната очень приятная.

— Прости, откуда тебе всё это известно? — пробормотал синьор Альфио.

— О боже! Ты же сам поставил здесь этот книжный шкаф, — с помощью телепатии ответил младенец. — В нём лежит превосходный музыкальный словарь. Как же я мог не увидеть, что на странице восемьдесят второй первого тома говорится об арфеджоне?!

Синьор Альфио, естественно, сделал вывод, что его крохотный сын умеет не только передавать мысли на расстояние, но и читать нераскрытые книги. И это ещё не научившись читать!

Матери, синьоре Аделе, когда она проснулась, рассказали о странностях новорождённого. Рассказали со всяческими предосторожностями, но она всё равно разрыдалась. В довершение всех бед рядом не оказалось носового платка, чтобы вытереть слёзы. И вдруг ящик комода бесшумно открылся, и оттуда вылетел аккуратно сложенный носовой платок, выстиранный в мыльном порошке «Бронк», любимом порошке кастелянши королевы Елизаветы. Белоснежный платок опустился на подушку синьоры Аделе, а младенец лукаво подмигнул матери из колыбели.

— Ну как, понравился вам мой трюк? — телепатическим путём спросил он у присутствующих.

Акушерка воздела руки к потолку и в смятении выбежала из комнаты. Синьора Аделе тут же потеряла сознание. А синьор Альфио закурил сигарету и сразу же бросил её на пол — он совсем не то собирался сделать.

— Сынок, — вымолвил он наконец, — у тебя появились весьма скверные привычки, совершенно не совместимые с правилами хорошего тона. С каких это пор воспитанный ребёнок позволяет себе открывать без разрешения мамины ящики?

Тут в комнату вошла их дочка Антония пятнадцати лет и пяти месяцев от роду, прозванная в семье Чиччи. Она ласково поздоровалась с младшим братом:

— Чао, как поживаешь?

— В общем, неплохо. Вот только пока мне немного не по себе. Но ведь я впервые родился на свет.

— О, ты говоришь мысленно. Да ты молоток! Как это тебе удаётся?

— Очень просто — когда хочешь заговорить, закрывай рот, а не открывай его. Кстати, это и гигиеничнее.

— Карло! — гневно воскликнул синьор Альфио. — Не смей с первого же дня портить свою сестру, послушную, воспитанную девочку!

— О боже! — простонала синьора Аделе, придя в себя. — Что скажет привратница, что скажет мой отец, служащий банка, человек сурового нрава и твёрдых обычаев, последний потомок целого поколения кавалерийских полковников.

— Ну, привет, малыш, — сказала Чиччи. — Мне ещё нужно решить задачи по математике.

— По математике? — задумчиво переспросил Карло. — А, понял. Евклид, Гаусс и тому подобное. Но если будешь решать задачи по учебнику, который держишь в руках, учти, что ответ к задаче 118 неверен. Икс равен не одной третьей, а двум десятым.

— Он позволяет себе критиковать даже школьные учебники. Совсем как левые газеты, — с горечью сказал синьор Альфио домашнему врачу.

Они сидели в кабинете врача и беседовали, а в прихожей синьора Аделе развлекала младенца.

— Да, — тяжко вздохнул врач, синьор Фойетти. — Нет больше ничего святого. Эти беспрестанные забастовки. Кто знает, чем всё кончится? А тут ещё новый подоходный налог. Попробуйте найти служанку — ничего не выйдет. Полицейским запрещают стрелять, крестьяне не хотят разводить кроликов. И попробуйте дозваться слесаря-сантехника. Э, что говорить. Сестра, пригласите мать с ребёнком.

Попав в кабинет, Карло сразу догадался, что доктор Фойетти долгое время жил в Загребе, и потому мысленно обратился к нему на хорватском языке:

— Доктор, я испытываю боль при глотании пищи. У меня бывает отрыжка. Особенно, когда съем морковку или свёклу.

Доктор Фойетти, застигнутый врасплох, невольно ответил тоже на хорватском языке:

— Пожалуйста, прилягте на кровать.

Потом стукнул себя кулаком по лбу и, приободрившись, приступил к осмотру. Длился медицинский осмотр ровно два дня и шесть часов. Доктор выяснил, что младенец Карло сорока семи дней от роду: читает в мозгу доктора Фойетти имена всех его родных вплоть до четвероюродных братьев, а также впитывает в себя все научные, литературные, философские и футбольные познания, накопленные синьором Фойетти ещё со времён детства; обнаружил марку Гватемалы, погребённую под восемнадцатью килограммами медицинских томов; силою взгляда передвигает стрелку весов, на которых медицинская сестра взвешивает больных; принимает и передаёт радиопрограммы, в том числе на ультракоротких волнах, а также стереофонические записи; воспроизводит на стене телевизионные программы, явно выказывая нелюбовь к передаче «Рискни всем»; движением рук проделал дырку в белоснежном халате доктора; глядя на фотографию одного из пациентов, ощутил сильную резь в желудке и безошибочно определил у больного острый приступ аппендицита; на расстоянии поджарил в оливковом масле семечки.

Кроме того, младенец сумел подпрыгнуть с кровати на пять метров девятнадцать сантиметров, волевым напряжением вынул медаль святого Антония из коробки сигар, запечатанной тремя мотками скотча. Не вставая, снял со стены картину Джулио Туркато, оживил муляж черепахи, хранившийся в шкафу с медикаментами, и лежавшего в ванне барсука, намагнитил несколько увядших хризантем, придав им прежний свежий вид. Притронувшись к куску уральского самоцвета, рассказал наизусть историю русских художников-авангардистов начала двадцатого века. Ещё он сделал несколько птичьих и рыбьх чучел и остановил брожение вина.