Валерий Вотрин - Журнал «Приключения, Фантастика» 4 96

Град богов, семивратные Фивы, в который уже раз распахнули свои врата Месу, врата невидимые и недоступные, но от этого вовсе не перестающие быть реальными. И он вошел, как когда-то входил в Фивы некто сфинксоборец Эдип — победителем и будущим властелином-царем. Но совсем не предвкушение вожделенной награды ощущал Мес, возносясь на лифте к себе на последний этаж, поднебесную конуру в концерне «Олимп». А чувствовал он жуткое сосание пустоты, облекшей сердце, — пустота такая возникает в конечные и гибельные моменты, когда должно прийти решение, но не приходит. Но что хуже может быть того, когда не понимаешь своей горечи, не знаешь ее истоков, и душа воет в тоске, ибо, чует злобу и слепоту рока. Так и Мес, словно душа неприкаянная, бродящая ночами у жилищ и костров, окунулся вновь в переживания прежнего, занятость и поглощенность делом, но все равно знал внутри, что и это — не выход.

Он вознесся в небеса и вышел к двери с табличкою «Ференц Нуарре». Кабинет за время долгого его отсутствия успел неуловимо преобразиться — ведь здесь хозяйничал Штумпф, когда он сам не мог заниматься делами. И запах здесь стал другой — такой же неуловимый, но ясно говорящий о присутствии нового хозяина.

Мес сел. Пестрые мысли захламляли его голову, мысли, пребывающие в первозданном хаосе, нелепые мысли, нерассортированные, мельтешащие и бегающие, подобно мелким шныряющим тварям, они носились, не давая покоя мозгу, и единственным выходом было — поддаться, устремиться прямо в гущу этой мятущейся толпы и, раздавая грубые тычки воли, расставить, подавить, привести в порядок хаос — быть Творцом нового образа мыслей, созданного во время семи секунд Творения. Но тут в комнату вбежали Штумпф, Езус Мария, и Мес был поставлен перед проблемой еще некоторое время мириться с гулом и метанием нерасставленных по местам дум.

Вошедший Штумпф поклонился, шумно сопя, — было видно, что он только что узнал о прибытии Меса и спешил, чтобы застать его.

— Сеймур Квинке выздоровел, — сообщил он вместо приветствия.

Его руки были пусты, что Мес с удовлетворением и отметил, — сегодня особенно не было охоты и всякого желания окунаться в бездну дел, предоставленных неугасимым Штумпфом.

— Он уже работает?

— Да, он уже на посту.

Тотчас же, будто наконец-таки дождавшись этих слов, послуживших ему сигналом, зазвенел аппарат под рукой Меса. Он нажал кнопку, и из динамика донесся голос на одних высоких нотах, голос президента концерна «Олимп» Сеймура Квинке:

— А, это вы, любезный… — тут Квинке, видимо, справился у кого-то насчет имени, — любезный Нуарре! Так вас трудно поймать, очень уж вы занятой человек, не в пример нам, прозябающим в лености!

Мес слушал.

— Я к вам вот по какому вопросу, собственно, — голос Квинке дал хрипотцу. — Пришли, понимаете ли, люди из министерства, а я совсем забыл название нашего концерна. Совершенно, извините, из головы вылетело — по болезни, наверно. Не могли бы вы…

— Отчего же, — сказал Мес. — «Тартар».

— О, огромное, огромное вам мерси, господин Нуарре, — рассыпался Квинке. — Может, заскочу к вам как-нибудь, посидим, поговорим.

Квинке отключился, и Мес переглянулся иронически со Штумпфом, слышавшим весь разговор.

— Много дел накопилось, — прокашлявшись, сказал тот. Мес понял, что спорить в его положении не приходится.

— Ну что ж, излагай, — сказал он, на что Штумпф проговорил:

— Простите, я не захватил с собой кое-какие бумажки, извините, — и выскочил из кабинета, что-то еще бормоча.

Мес остался сидеть в той же позе. Взгляд его бесцельно блуждал по стенам, по голому серому потолку, пока не уткнулся в картотеку. Эти ящики в углу, прибежище его ненадежной памяти, были строго зашифрованы и пронумерованы, как и положено. За долгие годы своей деятельности в этом месте он вносил в картотеку буквально все, с чем сталкивался, поэтому она была обширна и познавательна, как энциклопедический словарь. Составлена она была по алфавиту, но непонятных значков, которыми была усеяна каждая ее карточка, никто излишне любопытствующий понять бы не сумел, — картотека Магнуса Меса была на языке «Илиады». Он вынул два ящика и бухнул тяжелые железные прямоугольники себе на стол.

Первый ящик был на «пи». Здесь он отыскал имя Ленты. Так, вот и первая жертва. Он покопался на столе, нашел вечное перо и баночку черных чернил, вынул карточку Ленты и написал на ней теми же письменами одну-единственную строчку. Как много имен в этой картотеке было завершено вот этой вот строкою.

Он вытащил карту Модераты из ящика, помеченного буквою «дельта». Вынул и, пробежав ее глазами, задумался. Он уже знал, что совсем недавно Сет, Ховен и Себек, ставший недавно Архонтом при поддержке Сета, заставили Модерату Рёдер, ополоумевшую после смерти сына, произнести пустую и ложную клятву над страшной водою Стикса. Сразу же по произнесении клятвы Модерата упала наземь и погрузилась в тяжелый, похожий на забытье сон. На ней не сказалось то, что ее силком принудили произнести древние слова. Сет и Ховен торжествовали.

Но воду-то принес он. В качестве награды они звали его на Архонтство. Но он чуял недоброе и не согласился. Нет, не меня они хотят видеть рядом с собою. Я, конечно, хорош — помог им обрести власть, не шиплю злобно и не шушукаюсь по углам, что-де прошли старые, добрые времена. Я стал ненужным только потому, что — непонятен, потому что не могут объяснить они причин моего отшельничества. Тщеславие Бакста объяснить могут, и ненависть Ховена тоже. Но я остался им непонятен. Но разве непонятно омерзение при виде их проделок? Сет совершенно зарвался. Рассказы о его деяниях уже переполнили миры, и все только ждут… Чего ждут они?

О, любители парадоксов, они ждут второго пришествия, дабы мир был избавлен от Сета! Я был виновником его избрания. Змею пригрел на груди своей, и вот, желает вонзить зло свое в грудь неприкрытую, еще долго не будет пришествия, и успеет натворить Сет дел. Гогна! Гогна приведет он в мир!

Он, очнувшись, медленно вывел на карточке Модераты те же слова, что и на листке Ленты. Потом встал и задвинул ящики обратно в их гнезда.

Вбежал Штумпф. На этот раз руки его были отягощены весом толстых бумажных кип. Он свалил все это на стол Меса.

— Я не об этом хотел говорить с тобою, — произнес тот, и Штумпф застыл на месте. — Давно знаю тебя, и ты произвел на меня впечатление человека умного и хваткого, хотя и неспокойного. Только не знаю вот, чем объяснить неспокойствие твое?

— А ничем, — объяснил Штумпф. — Я такой с детства. Друзья дразнили меня вьюном и егозою, но по сути своей, знаю, я трезв и мыслю логически. Так что это — лишь внешнее, неглубинное.