Уильям Бартон - Бунт обреченных

— Это более понятно, несмотря на половой акт между представителями одного пола, хотя сфера чувственности мужчины мне абсолютно незнакома. У меня тоже есть друзья, которых я люблю и не прочь порезвиться с ними на солнышке.

Время от времени мне приходилось наблюдать картину: два громадных серых хруффа прогуливаются рядом в напряженной тишине. Они не берут с собой мужчин в дальний космос, и вполне возможно, что не пользуются ими для секса на отдыхе.

Слишком много чести даже для хорошей собаки…

Шрехт прошептала:

— Думаю, дружба может превзойти любую привязанность и перечеркнуть ее.

Я отпил большой глоток, ощущая приятное тепло, разлившееся по телу, и не смог удержаться от смеха:

— Ты же не предлагаешь мне себя, Шрехт, а?

И с облегчением услышал ответный, несколько изумленный смех подруги:

— Не думаю, что смогу принять соответствующую твоим требованиям и земным стандартам позу. Кроме того, я раздавлю тебя. — Мы сидели еще долго, молчали, смотря на яркие, сверкающие звезды, усеявшие небо, принадлежащее расе господ.

На следующий день мы вернулись в Нью-Йорк и опять попали на кладбище. Я стоял в окружении мужчин и женщин. Никто не произносил ни звука.

Жаркое, палящее солнце заставило меня как следует помучиться: капли пота текли по шее, лицу, оставляя противные, липкие следы. Они называют это Церемонией Государя, делая вид, что мы оказываем им большую честь, но я считал иначе. Честное слово, я был польщен, когда Шрехт попросила меня в память о нашей совместно проведенной на берегу ночи присутствовать на ней. Старый Этиус Николаев, государь всех легионов спагов, седовласый, морщинистый, но все еще широкоплечий и крепкий, произнес небольшую речь:

— … мы чтим этих мертвых храбрецов, наши боевые товарищи пришли… — А мы молча, чего-то ожидая, стояли плечом к плечу. Среди нас находился глубокий старик. Во время Вторжения он был в составе командования сил, защищавших Землю от захватчиков.

Послышался тяжелый, громкий гул, металлический и неприятный, будто кто-то ударял молотком по зданию из алюминия. Это хруффы били в барабаны их представления о ритме несколько отличались от нашего. Затем раздалея резкий крик, вобравший в себя множество шуршания, скрежета, воя несмазанных петель, — заиграли трубачи, хруффов. Скоро послышался грохот их голосов, шепот, трансформированный в горловые жуткие крики, — хруффы запели.

В человеческой литературе это получило название «Гимна павшим в боях». Слова, переведенные на наш язык, звучали несколько иначе. Странно, но этот гимн был не о религии, не о боге, ответственном за вселенские катастрофы, а об удивлении, граничащем с неверием, веселье — мне разрешили умереть…

Мужчины и женщины начали постепенно расходиться; каждый из нас проходил мимо черной плиты, где ждал одинокий хруфф. Все из нас потеряли при Вторжении друзей, близких. Некоторые из этих павших были членами семей людей, что погибли в бою с хруффами. Думаю, не осталось ни одного землянина, кто мог бы похвастаться, что собственноручно убил захватчика; жаль, что им не пришлось присутствовать сегодня на этой церемонии…

Я никогда не встречал подобных храбрецов. Подойдя к Шрехт, стоявшей около плиты с начертанными на ней именем матери и лежавшим у ее ног аккуратно сложенным человеческим скафандром, я остановился. Шрехт пела. Я мог слышать, как воздух со свистом наполняет ей легкие, видеть, как раздувается ее горло и как выдыхаемые звуки бьют меня по барабанным перепонкам. Когда люди разбрелись, пение закончилось, да и музыка тоже.

В наступившей тишине Шрехт взглянула на меня.

На ее шее не было транслятора, и мы не могли общаться. Без чудес техники невозможно перекинуть через пучину непонимания мостик от людей к хруффам. Встреться мы лицом к лицу в природе, посчитали бы друг друга животными.

Вновь забил барабан.

Шрехт наклонилась и начала передавать мне части боевого скафандра: панцирь и ботинки, перчатки и шлем, наблюдая, как я быстро прилаживал их на свои места, следуя навсегда въевшимся в мозг правилам — надежность, быстрота, безопасность, внимание, осторожность. У наемника должна выработаться привычка к безопасности, надежности и, самое главное, осторожности. Это правила жизни солдата. Забыв их или нарушив, он навлекает смерть на себя и беды на других.

Хруфф помогала мне с задними застежками, с присоединением различных контактов, включением сенсоров, смотрела, как я опустил защитный экран, сразу изменивший мое видение мира. Вручив мне оружие, Шрехт выпрямилась, по-прежнему не отрывая от меня своих желтых глаз.

Кем я выгляжу в ее глазах? Вооруженным черным рыцарем? Чепуха, она не знает человеческую историю, поэтому любая аналогия с людьми отпадает. Для нее я — маленькое, черное существо, чужой монстр, убивший шестьсот тысяч хруффов.

Она издала мягкое утробное рычание — военный салют-ее племени, повернулась и пошла прочь. Все остальные хруффы последовали ее примеру, оставляя людей в черньк скафандрах у могильных плит их родных.

В наушниках раздался приглушенный голос государя:

— Оружие на полную мощность. — Я нажал на кнопку накопления и выброса энергии, наблюдая за дисплеем, встроенным в шлем. Скафандр времен Вторжения, конечно, уступал современному, как и тогдашнее вооружение. В бой я бы в нем не пошел; неудивительно, что так много людей погибло в боях.

Говорят, что 10 % землян осталось в живых, но меньше чем 1 % старых солдат дожили до формирования ядра легионов спагов.

— Готов.

Мужчины возраста того отставного хавильдара пережили такой ужас, который мне вряд ли когда-либо придется испытать, да и женщины, подобные «Красотке», осторожные и жесткие, сумели научить меня, как выжить там, где другие погибали. Женщины, такие, как ташильдар Мэми Глендовер, бывшая, когда вернулась раса господ, зеленым младшим лейтенантом.

— Целься!

Я поднял оружие, прицелился в солнце. Оптические приборы защитили глаза, свет померк, став не таким слепящим, но небо осталось по-прежнему голубым. Таким образом, я целился в зернистый оранжевый шар, весь в выщербинах и пятнах, окруженный короной. Протуберанцы застыли, хотя по школьному курсу, они должны были извиваться.

— Огонь!

Десять тысяч орудий плюнули огнем в небо, а эхо выстрелов еще долго гуляло по окрестностям…

ГЛАВА 8

На следующий день я подошел к дому Алике, чтобы пригласить ее на ужин к моим родителям.

Открылась дверь, и в проеме показалась она, уже готовая, одетая в плотно облегающее платье из зеленого хлопка без рукавов, украшенное узором из темно-зеленых листьев, коричневых стеблей и красновато-оранжевых цветов.