Александр Селецкий - Легендарь

— Я вам полеплю! — уперся Фини-Глаз. — Я тоже, знаете, могу слепить такую рожу — каждому!.. И мама не узнает. Нечего! Нашли себе кормушку… Интересные у вас замашки! Я к вам — по-хорошему, а вы — плевать! Тогда я требую: пусть вся эта история вообще останется между нами. Ведь дело-то — сугубо личное… Интим натуры, я б сказал… Так что — сотрите, до конца. И вместе с матерями.

— Ни за что! — воскликнул Крамугас запальчиво. — Это дело моей профессиональной чести! Я тоже дорожу своей литературной репутацией! И вы еще спасибо скажете. Мне лучше знать. Все до сих пор благодарили, — неожиданно соврал он. — Да! Я уже вижу… Это будет яркий и незабываемый штрих в вашем героическом облике. Урок другим. Опора для страны. Алмаз бесценный, ясно?! Без него — никак…

— Вон вы куда, мой милый… — протянул Фини-Глаз, скептически кривясь. — Алмаз, опора, облик — эк вас завернуло!.. Жуть! А почему, собственно, героический? Откуда?! В вашем образном восприятии?

— Нет, — простодушно откликнулся Крамугас. — Это задание редакции. Мне так редактор приказал. В свете всего происходящего… Формат заманчивый, но очень жесткий. Я должен написать статью о нашем удивительном прошлом, от которого не деться никуда, дать людям образец для подражания. Вот вас-то я и сделаю героем. Опишу вашу жизнь. От самого рождения… До самого конца…

Фини-Глаз, онемев, вытаращился на Крамугаса.

— И мне кажется, для этого вы… очень даже подойдете! — радостно заверил тот.

22. Расплата и позор

Драмы не случилось.

Его конечно же спасли в последнюю секунду — службы неусыпного слеженья и отлова, как и водится, сработали отменно — и, приставивши к нему отборную охрану (на Земле охранников всегда играли те же, кто изображал в других спектаклях несгибаемых героев, бойких активистов, палачей, насильников, церковных проповедников, больших начальников и душегубцев — словом, самых ярких выразителей сомнительных устоев всех эпох), отправили обратно на планету, в Медицинский Центр при Институте, исследующем пограничные состояния между жизнью и смертью (Институт, исследующий пограничные состояния между смертью и жизнью, наотрез отказался иметь дело с мерзавцем, поскольку клиентами данной конторы были только люди, которых народные власти высочайше одобрили еще за многие годы до того).

На Земле давненько уже не случалось чего-либо такого, по всем статьям из ряда вон выходящего, — разве что в отдельных срамных исторических действах, но это не в счет, — поэтому теперь происшествие с Фини-Глазом грозило с очевидностью перерасти в громогласный, образцово-показательный, незабываемый процесс, каковой в качестве нетленного нового факта Истории надлежало включить в круг музейно-непременных представлений для не шибко грамотных туристов и учащихся начальных классов.

Так сказать, разбойнику в науку, а другим — в большое предостереженье.

Лучшие медики земного региона — на сей раз настоящие, не ролевые — боролись за жизнь Фини-Глаза.

Атот, исковерканный, поломанный, местами даже обугленный, лежал посреди лекарских хором и, крайне удрученный происшествием, почти что не дышал.

Ну, разве только поводил глазами из стороны в сторону да подозрительно кривился.

Ни раскаяния, ни душевных мук.

Это, безусловно, раздражало всех официальных лиц…

— Ну-с, шалунишка, — весело заметил бригадир светил, сам врач с околоземною славой, — рассупонился? Теперь придется сляпывать, а? Это мы — сейчас.

— Вы тут не очень, — тихо огрызнулся Фини-Глаз, — я ведь терплю-терплю…

— Ну вот и молодец! — подбодрил врач. — Давай-ка посмотрю… Ух ты!.. Поди-ка, здорово побился?

— Здорово, — кивнул, вздыхая, Фини-Глаз. — Он еще спрашивает!..

— А что болит, к примеру?

— Все!

Такой ответ, похоже, удивил светил, в тупик завел, поскольку если все, то человек не должен реагировать никак, вернее, будет просто голосить — и только, а этот еще что-то там воображает о себе…

И, между прочим, отчего лечить тогда: «все» — это как бы «ничего», а настоящий врач, остепененный, тем-то и силен, что лечит очевидный и понятный для него недуг, вполне конкретный, остальное за болезнь не признавая…

Вот проблема из проблем!

Опять же, ежели бальной в сознании — ему сиделку подавай, чтоб ублажала; с няньками же здесь, в Музее, вообще беда — нет в них резонных исторических корней, давно пообрубали… А восстанавливать изжитое… Ради какого-то отдельно взятого разбойного туриста…

Эх, лучше бы лежал строптивый пациент без памяти — как было б хорошо!..

Могучесть, неуемность, даже дикость несравненного больного потрясли видавших виды лекарей.

Но в том-то ведь и дело, что в славный век тотального прогресса, когда люди либо вовсе не калечились и не болели, либо умирали сразу, без затей, светила знали, по большому счету, сущий пшик, а остальное было им известно лишь по книжкам да по старым популярным фильмам.

где и впрямь показывали всяческие страсти. По ним обычно обучались и по ним работали…

И вот теперь — счастливый, уникальный случай: можно все за мякоти пощупать и проверить, эрудицией блеснуть, глядишь, диагноз сногсшибательный поставить — в назидание грядущим поколениям целителей-пижонов…

А коли пациент еще и может разговаривать, то просто преступление — не расспросить его!

Короче, рыбка золотая сама в руки приплыла!..

— И все же — что болит? — не унимался бригадир врачей. — Особенно! Так, чтоб совсем уж было плохо и невмоготу! От этого зависит, как лечить. Я понимаю: ножки сломаны, ручонки — в растопыр, и грудь продавлена, ожоги вон какие… Это хорошо. Ну, а изюминка, вот что-нибудь совсем такое?!. Не стесняйтесь, говорите!

— Вы ж врачи, вам лучше знать, — обиженно ответил Фини-Глаз. — Лечите, только поскорее, а не то…

— Ну-ну?..

Поскольку говорили с ним вполне сердечно, Фини-Глаз решил сказать всю правду.

Кто их знает, может быть, они и вправду обалдели и никак теперь не разберут…

Тогда, естественно, им надо срочно помогать. Ведь жить-то — хочется!

Но в разных важных терминах он был не очень-то силен (и это мягко сказано!), тем более что в первый и последний раз всерьез болел еще в далеком нежном детстве и оттого не помнил точно, как учено выражались доктора.

Поэтому решил он не мудрить, а объяснить все по-цирцейски, по-простому…

— Вот — бека́куси, извольте… — прохрипел с натугой Фини-Гтаз.

Бригада ошалело глянула на пациента.

— Ну, ка́куси у всех! — заливисто хихикнул врач. — А что действительно болит?