Норман Дуглас - Южный ветер

-- Джордж Гиссинг был, как и вы, человеком ученым и тонким. И знаете, что он сказал? "Наполни деньгами кошелек твой, ибо отсутствие в нем монеты, имеющей хождение в Королевстве, равносильно отсутствию у тебя привилегий, положенных человеку". Привилегий, положенных человеку: понимаете, Эймз?

-- Он так сказал? Что ж, ничего удивительного. Я не раз отмечал в Гиссинге вульгарные и пагубные черты.

-- Могу сказать вам, Эймз, что и вправду является пагубным. Ваши взгляды. Вы испытываете болезненное наслаждение, отказывая себе в самых заурядных воздаяниях, которые посылает нам жизнь. Это разновидность самопотворства. Я хотел бы, чтобы вы распахнули окна и впустили к себе солнце. А вы живете при свечах. Если бы вы тщательно проанализировали свои поступки...

-- Я не сторонник тщательного самоанализа. Я считаю его ошибкой. Я стараюсь трезво смотреть на вещи. Стараюсь логично мыслить. И жить подобающим образом.

-- Рад, что это вам не всегда удается, -- отвечал ему Кит, особо напирая на слово "всегда". -- Да оборонит меня небо от чистого помыслами человека.

-- И это мы уже обсуждали раз или два, ведь так? Вам не удастся сбить меня вашей аргументацией, хотя я, пожалуй, готов отдать ей должное. Деньги позволяют вам умножать ваши ощущения -- путешествовать и тому подобное. При этом вы, так сказать, умножаете свою личность или, фигурально говоря, удлиняете сроки своего существования, соприкасаетесь с многообразием сторон жизни, гораздо более обильным, чем те, познание которых мог бы позволить себе человек с моими средствами. Тело, говорите вы, это изысканный инструмент, которому следует испытать все богатство исполнительской техники, и прежде всего той, что сообщает нам наитончайшие из упоительных ощущений жизни. В сущности говоря, вам хочется стать чем-то вроде эоловой арфы. Я допускаю, что все это не просто цепочка софизмов, вы вправе назвать ваши рассуждения философией жизни. Но меня она ни в малой степени не устраивает. Щеголяя передо мной вашим гедонизмом, вы, Кит, никакого удовлетворения не получите. Считайте, что вы имеете дело с каменной стеной. Вы говорите, что я намеренно заграждаю пути, которыми приходят ко мне удовольствия. А я говорю, что человеку и следует их заграждать, если он желает питать к самому себе уважение. Я не считаю мое тело изысканным инструментом, я считаю его окаянной помехой. Я не хочу стать эоловой арфой, не хочу умножать мои ощущения, не хочу расширять мой кругозор, не хочу денег, не хочу видеть жизнь со всех ее сторон. Я сторонник точности, буквалист. Я точно знаю, чего хочу. Я хочу заниматься делом, которым я занимаюсь. Я хочу, чтобы мне не мешали работать. Я хочу довести старика Перрелли до современного уровня.

-- Дорогой мой! Все мы лишь сильнее любим вас за это! И мне приятно думать, что вы в ваших помыслах не так уж и чисты, несмотря на столь надменные протесты. Потому что вы ведь не так и чисты, верно?

Если после такой беседы мистер Эймз продолжал по-ослиному упорствовать в желании сохранить чистоту своих помыслов, Кит возвращался к психологической необходимости "соответственного противодействия" и приводил бесконечный список королей, пап и героев, которым хватало мудрости, чтобы в минуты досуга противостоять постоянному напряжению, коего требовала от них нравственная чистота. Затем, зацепившись за Александра Македонского, "одного из величайших сынов земли", как назвал его епископ Терлуолл, -- Александра, с чьей прискорбной способностью "расслабляться" ученый вроде Эймза был хорошо знаком, -- он переводил разговор в область воинской науки и принимался разглагольствовать о чудодейственных успехах, которые сделало со времен Александра искусство наступательных и оборонительных военных действий -- о том, как отошла в прошлое фаланга, как зародилась артиллерия, как изменилась фортификационная система, о современных изобретениях по части обороны на суше и на море, а главное воздушной обороны, о парашютах, гидропланах...

В итоге честное лицо библиографа понемногу претерпевало удивительные изменения. Он понимал, к чему клонится дело. Испытываемые им опасения принимали обличие напряженного и вежливого внимания и, как правило, мистер Эймз прерывал разговор и откланивался настолько поспешно, насколько то допускалось общепринятыми нормами вежливости. В подобных случаях его посещала мысль, что его друг Кит попросту скотина. Сокрушенно покачивая головой, он говорил себе:

-- Nihil quod tetigit non inquinavit(18).

ГЛАВА XIII

Хоть мистер Кит и имел склонность к занудству, однако если он брался за какое-то дело, то делал его образцово, примером чему мог служить устраиваемый им ежегодно праздник. Двух мнений на этот счет быть не могло. В праздничный вечер деревья, беседки и извилистые тропы его парка украшались сотнями китайских фонариков, чей многокрасочный свет приятно смешивался с еще более чистым блеском стоявшей в зените луны. Ни дать ни взять страна фей, как год за годом провозглашала Герцогиня. На что в этот раз дон Франческо, который в описываемую ночь старался не отходить от нее ни на шаг, дабы никакая случайность не отвратила ее от скорого уже обращения в католическую веру, рассмеявшись, ответил:

-- Если страна фей имеет с этим местом хотя бы отдаленное сходство, я бы с радостью в ней поселился. При условии, конечно, что и вы будете жить где-то поблизости. А что скажете вы, мистер Херд?

-- С удовольствием составлю вам компанию, если вы ничего не имеете против, -- отозвался епископ. -- Это заливное само совершенство. Оно внушило мне такое чувство, будто я стою на пороге мира неведомых мне наслаждений. Подумать только! Боюсь, я обращаюсь в гурмана, наподобие Лукулла. Хотя Лукулл, конечно, был человеком умеренным. Нет, спасибо, дон Франческо, больше ни капли! Печень, знаете ли. У меня и так уже голова кругом идет, поверьте.

Как и предсказывал Мартен, вино лилось рекой. Да и обилие холодных закусок просто ошеломляло, даром что все они были приготовлены под личным присмотром прославленного повара мистера Кита -- истинного художника, которого Кит сманил у одного жизнелюбивого старого посла, пригрозив последнему, что сообщит полиции о некоторых совершенных им в прошлом на редкость постыдных поступках, о коих Его превосходительство сам же бесхитростно поведал Киту, поклявшемуся все сохранить в тайне.

Мистер Сэмюэль, -- джентльмен, подвизавшийся по коммерческой части и по каким-то причинам застрявший в Клубе "Альфа и Омега", -- окинув опытным взглядом вина, заливные из дичи, фрукты, салаты, мороженое, фонарики и прочие услады, произвел примерный подсчет и сообщил, после грубой прикидки, что затраты Кита на этот маленький спектакль составляют не менее чем трехзначную цифру. Мистер Уайт согласился, прибавив, что хороший глоток шампанского оставляет у человека, привыкшего к Паркеровой отраве, чувство какого-то радостного облегчения.