Роберт Шекли - Драмокл: Межгалактическая мыльная опера

— Я Знал тебя как доброго отца и отзывчивого человека, — сказал Драмокл. Неужели ты способен убить миллионы человек, даже если получишь в награду бессмертие?

— Ты никак не хочешь понять, — сказал Отто, — что с точки зрения бессмертного люди так же эфемерны, как комнатные мухи И все же я сохранил бы им жизнь, если б мог. Но когда тебе надо только руку протянуть, чтобы стать богом, обычная человеческая мораль становится неуместной.

— Нет, это не для меня, — сказал Драмокл.

— Тогда забудь о бессмертии. В любом случае бессмертие — концепция идеальная. В действительности речь идет о неограниченном долголетии. Мы просто пытаемся перейти из одного мгновения жизни в другое, точь-в-точь как и прочие живые существа. Настоящее мгновение и надежда на мгновение будущее — вот все, что нам дано.

— То есть мы живем сейчас, — сказал Драмокл, — и убиваем для того, чтобы жить потом. И так будет продолжаться вечно. Я правильно понял?

— Не вечно, — сказал Отто. — Так долго, как ты пожелаешь. День ли ты хочешь прожить или вечность — в любом случае тебе приходится принимать одни и те же решения, делать один и тот же мучительный выбор. Чтобы жить, нужна энергия. Она одинаково необходима и розе, и розенкрейцеру. Смерть — всегда результат нехватки сил.

Отто сделал паузу, чтобы посмотреть, как держится нексус. — Тот растворялся со своей обычной скоростью Оставалось еще несколько мгновений безвременья.

— Поскольку сила, она же власть, — непременное условие существования, вполне естественно добиваться ее, чтобы продлить свою жизнь. Но при этом нужно учитывать последствия. В природе не существует устойчивого равновесия — нет такой точки, дойдя до которой ты можешь остановиться и сказать:

«Все, достаточно. Теперь я немного передохну». Достаточно не бывает никогда; власть должна прибавляться постоянно, как энергия, иначе — смерть. Борьба за выживание — закон всеобщий. Власть, которой обладает один, становится злом для других, и это непреложно на всех уровнях жизни. Когда же на сцене появляется разум, жажда власти обостряется, хотя ее начинает сдерживать мораль. Ты стоишь сейчас на том рубеже, где разум должен либо распрощаться с инстинктами, либо погибнуть. Выбирай, Драмокл: ты можешь жить как бог или умереть как человек. Все свидетельства и доводы исчерпаны. Пора принять решение.

Не успел Драмокл ответить, как вперед выступил компьютер, поставив одну из ног на до сих пор не объясненный металлический ящик.

— Считаю своим долгом заметить, — сказал компьютер, — что исчерпаны еще не все свидетельства.

— Верно, — подхватил Драмокл. — Что, например, находится в этом до сих пор не объясненном металлическом ящике?

— К нему мы вернемся позже, — сказал компьютер. — А сейчас я отдам вам то, чего вы так долго ждали. Это ключ. Ключевой ключ. И он откроет ключевой отрезок памяти.

— Назови мне его, — велел Драмокл.

— La plume de ma tante,[5] — сказал компьютер.

Глава 41

Ключевой ключ открыл воспоминание о дне тридцатилетней давности. Отто только что улетел на своей космической яхте в лабораторию на спутник Тлиз, который вскоре должен был взорваться, как считалось, вместе с королем. Правду знали только Драмокл, компьютер и доктор Фиш.

Драмокл всегда вспоминал отца с любовью и благодарностью. По крайней мере, так он думал. Но в этом, воспоминании все было иначе. Тут он не любил отца, не любил с самого детства, считая его человеком деспотичным, подлым, черствым и помешанным на оккультизме.

Отто побеседовал с сыном перед отъездом, но разговор не получился. Молодой Драмокл был категорически против намерения Отто обеспечить себе бессмертие ценой многих миллионов жизней. Отцовские планы относительно самого Драмокла и его правления тоже казались ему совершенно неприемлемыми. Драмокл пришел в бешенство, узнав, что отец не только не намерен умирать, но собирается также управлять сыном из могилы иди откуда-то еще, превратив таким образом его жизнь всего лишь в сноску к своему чудовищно затянувшемуся существованию.

— Плевать я хотел на твои планы, — сказал Драмокл. — Когда я стану королем, то буду делать, что захочу.

— Ты будешь делать то, чего хочу я, — ответил Отто, — и притом добровольно.

Драмокл не понял. Он стоял вместе с доктором Фишем на самой высокой наблюдательной башне Ультрагнолла, провожая взглядом отцовскую яхту — желтую точечку света, быстро растворившуюся в бездонной синеве небес.

— Слава Богу, улетел, — сказал Драмокл. — Скатертью ему дорожка. Теперь наконец я смогу…

Он почувствовал, как что-то кольнуло его в руку, и удивленно обернулся к Фишу, державшему маленький шприц.

— Фиш! Что это значит? Зачем…

— Извините, — перебил его Фиш. — Но у меня не было выбора.

Драмокл сумел еще сделать два неверных шага по направлению к двери. И провалился в непроглядный мрак забытья, наполненный дикими криками птиц и жутким хохотом. Больше он ничего не чувствовал, пока не пришел в сознание.

Очнулся Драмокл в лаборатории доктора Фиша, привязанный ремнями к операционному столу. Фиш стоял над ним, разглядывая лезвие психомикротома.

— Фиш! — крикнул Драмокл. — Что ты делаешь?

— Я собираюсь произвести вам резекцию и реплантацию памяти, — сказал Фиш. — Я понимаю, что это непорядочно, но у меня нет выбора: я обязан подчиняться приказам своего владельца. Король Отто повелел мне изменить и перестроить все воспоминания, связанные с вашей и его судьбой, а главное — с вашей последней беседой. Вы будете думать, что он погиб во время атомного взрыва на Глизе.

— Фиш, ты сам знаешь, что так нельзя. Отпусти меня сейчас же.

— После чего мне ведено вырезать, изменить, а также подменить многие другие воспоминания, вплоть до самых ранних. Вы будете помнить Отто как любящего отца.

— Эту бессердечную скотину!

— Он хочет остаться в вашей памяти щедрым и великодушным.

— Да у него прошлогоднего снега на день рождения не выпросишь! воскликнул Драмокл.

— Вы будете считать его высоконравственным человеком — эксцентричным, но добрым.

— После всего, что он мне наговорил? О том, как он достигнет бессмертия ценой всеобщей гибели?

— Вы забудете об этом. Подсунув вам поддельные ключи от памяти, Отто собирается завоевать вашу любовь, а следовательно, и послушание. Вы забудете даже наш теперешний разговор, Драмокл. Вы встанете со стола в полной уверенности, что сами узнали о своей судьбе, и подчинитесь необходимости ждать тридцать лет. Поразмыслив, вы попросите меня закрыть вашу память ключевым словом, которое отдадите на сохранение воспоминателю. После чего вы взорвете меня — не взаправду, конечно, но вам это будет невдомек. Я уйду в отпуск на тридцать лет, а вы станете тихо-мирно править планетой, постоянно гадая о том, в чем же ваше истинное предназначение, — пока не узнаете наконец.