Борис Батыршин - Коптский крест

– Ну ладно, – Ваня уже забыл и думать о происшествии, – тут у меня к тебе дело есть, важное. Отец прийти не смог, занят – вот я и один. Может, пошли к тебе, а то дворник этот ваш на меня уже минут десять как-то подозрительно косится…

Ваня уже бывал у Овчинниковых и даже ночевал у Николки в комнате – в ту незабываемую ночь первого визита в прошлое. Но тогда мальчик был как в чаду, он толком даже комнаты не рассмотрел – так, громадных размеров стол на львиных лапах да журнал «Вокруг света», с которого и началась легенда о приезжих из Русской Америки. Но на этот раз он мог оглядеться повнимательнее.

Пока Иван изучал книги и тетрадки на полках, Николка незаметно просочился на кухню. Там у него был свой тайник – наверху, у лепного потолочного бордюра. Обои слегка отошли – за ними оказалась ниша размером в два кирпича. Бог знает, кому и зачем понадобилось когда-то оборудовать эдакое секретное местечко, да еще и маскировать его обоями, но факт оставался фактом – Николка нашел тайничок полгода назад, когда помогал Марьяне обметать паутину по верхним углам комнаты; но мальчик никому не сказал о находке, справедливо полагая ее своим секретом. Наоборот, при помощи мыла подклеил обои на прежнее место, чтобы никто невзначай не заметил, и с тех пор изредка прятал в тайничке всякие ценные мелочи.

Вот и сейчас Николка дождался, когда Марьяна выйдет из кухни и отправится на двор, где закипал к ужину самовар, быстренько забрался на стул и спрятал в секретную нишу перцовый баллончик. Потом, послюнявив палец и смочив отставшие обои, он тщательно пригладил их по краям.

Николка никак не мог забыть воплей Кувшинова и его приятелей, надышавшихся едкого перцового тумана. И хотя баллончик безусловно доказал свою полезность, мальчик все же решил спрятать его подальше, с глаз долой, чтобы не поддаться соблазну и назавтра, отправляясь в гимназию, не сунуть опасный подарок из будущего в карман.

Когда, покончив с секретными делами, Николка вернулся в комнату, его гость по-прежнему стоял у книжной полки. Иван закончил перебирать учебники и теперь рассматривал фотографический портрет молодой женщины, стоящий на свободном от книжек и тетрадей пространстве. Дама была сфотографирована по пояс – портрет был вписан в овал с размытыми краями, по нижнему краю шла надпись непонятными буквами. Тонкое лицо дамы на портрете было слегка грустным; на голове у нее была сложная шляпка с короткой вуалью, шею охватывал высокий кружевной воротник. В руках дама держала нечто вроде хлыстика для верховой езды, небрежно зажав его рукоять между указательным и средним пальцами.

– Это моя мама, – тихо произнес подошедший сзади Николка. – Это она в Афинах сфотографировалась – когда папа ее там встретил и взял в жены. Видишь, надписано по-гречески? Он тогда был мичманом на клипере «Крейсер»[73], на Балтике – они еще ходили в Мраморное море и в Афинах были с визитом. Это как раз перед турецкой войной было. А три года назад мама умерла. От чахотки.

Ваня почувствовал неловкость – видимо, от того, как просто, с едва уловимой горечью, звучал голос Николки. Ему сразу захотелось сказать про его маму что-нибудь хорошее.

– А она у тебя очень красивая… – Ваня вовремя подавился словом «была». – Наверное, верхом хорошо ездила?

– Да, она же в родстве с Обреновичами – это сербская королевская фамилия[74]. Правда, в очень далеком! – гордо сообщил Николка. Было видно, что это составляет предмет его гордости, – мальчик сразу оживился. – Мама не гречанка, она из Сербии. Только ее семья бежала оттуда, потому что турки убить их грозили – еще давно, лет двести назад. А с тех пор мамины предки жили в Италии. А потом, когда Греция освободилась, перебрались в Афины. Она хотела ехать в Сербию, но тут в Афины пришел русский клипер, и они познакомились с папой. Видишь как. Ему ведь жениться нельзя было: на флоте браки до двадцати трех лет не положены[75], но для папы сделали исключение. Сам государь повелел разрешить, когда ему доложили, вот как!

– Ух ты! Ну прямо Санта-Барбара! – восхитился Ваня. – Так ты у нас, выходит, потерянный принц?

– Это почему потерянный? – возмутился Николка. – Никуда меня не теряли, все время с родителями жил. И не принц никакой – мама говорила, что она с Обреновичами этими так, седьмая вода на киселе, золовка собаке вашего дворника. Так в Москве говорят…

– Ну все равно аристократия, – не согласился с другом Иван. – Сразу видно – вон как хлыстик держит…

Мальчики помолчали, разглядывая фотокарточку. Николке казалось, что мама улыбается ему – одними уголками губ, сквозь печально-надменную аристократическую вуаль. «Ничего, сынок, – говорила она, – вот и началась у тебя взрослая жизнь, смотри только не подведи меня, надеюсь, что смогу тобой гордиться».

Это ощущение было таким острым, что у Николки запершило в горле и предательски намокли глаза. Он украдкой (только бы Ваня не видел!) мазнул рукавом по лицу и поспешил сменить тему:

– А ты вот тоже о своей маме не рассказывал. Ни разу. Она что? Когда мы у вас были, ее дома не было, уехала куда-то? За покупками, наверное?

– Ага, – подтвердил Ваня. – Еще как уехала. В Америку.

– Как – в Америку? – поразился Николка. – Так вы с Олегом Иванычем и правда оттуда? А я-то решил, что вы это так, нарочно придумали…

– Да нет, мы-то москвичи, – снисходительно объяснил Иван. – Это она уехала в Америку, после развода с папой. Сейчас живет в Милуоки, у нее новый муж и две дочки – год и три. Я к ней езжу каждое лето.

– После развода? А как же… – продолжал недоумевать гимназист. Он, конечно, слыхал о разводах, но большая часть подданных Российской империи вступала в брак по православному обычаю; так что разрешение на развод давалось лишь в самых крайних случаях. Среди знакомых Николкиной семьи не было никого, кто состоял бы в разводе.

– А что? – удивился Николкиному недоумению Ваня. – Дело обычное, подумаешь – характерами не сошлись. Ты мне лучше вот что скажи…

– Паныч, Ольга Георгиевна обедать зовут! – раздался за дверью голос Марьяны. – Поскорей, щи стынут!

– Ладно, потом договорим, – махнул рукой Ваня, и мальчики отправились в столовую, где за большим овальным столом собиралось к трапезе все семейство Овчинниковых.

Обед, протекавший, как и положено, под непринужденную светскую беседу (Василий Петрович расспрашивал Ваню об отце и о том, как «гости из Америки» находят московскую жизнь), был прерван самым бесцеремонным образом. Не успела Марьяна подать горячее, как в дверь постучали – и в прихожую вторглись два незваных гостя: хорошо знакомый Овчинниковым квартальный надзиратель в белой летней форме и при сабле, а с ним – казенного облика господин, держащий под мышкой казенного же вида тощий портфель.