Николай Басов - Обретение мира

Сейчас, попросил он летателя, не торопись, прицеливайся наверняка, я-то тебе в этом не помощник, не очень обучен летать. Они прицелились, потом вошли в пике, птерозавр испугался, он откровенно боялся не успеть развернуть крылья и потому разбиться о землю, но ему все-таки удалось подхватить одного зверя на бреющем. Тогда стая попробовала ухватить летателя за лапы, но им не хватило скорости. Поднялись, у Роста закружилась голова; чтобы в гиганте да так плохо себя чувствовать, это с ним было впервые.

Взлетели, пожалуй, чрезмерно высоко при такой близости к Олимпу, потом сбросили гиеномедведя, тот расшибся до такой степени, что, когда птерозавр стал его есть, ему и мясо-то рвать не приходилось, оно превратилось почти в желе. Тогда выяснилось, что улетели они от стаи не слишком далеко, и стая их атаковала, чтобы сожрать собрата. Ничего, снова принялся утешать Рост летателя, нового сейчас захватим и отойдем подальше, чтобы ты успел насытиться. Так и сделали.

Потом поохотились на небольших степных сайгаков километрах в пяти-семи от места, где находилась стая хищников, тогда птерозавр немного подобрел. Взлетал он все-таки плохо, долго разгонялся и неуверенно подскакивал в воздух, но это можно было и потренировать, Рост уже представлял, как это сделать. А потом он… уснул, самым обыденным образом, уже не впадая в забытье, в котором побывал, когда вызывал зверя к заводу. Проснулся он, осознав, что солнце включилось и летатель не знает, как теперь быть.

Ты правильно все делаешь, сказал ему Ростик, стараясь не соврать в мельчайших ощущениях. Ты молодец, рожден для того, чтобы летать и охотиться. Сам смотри, как хорошо получается.

Пожалуй, лишь тогда он почувствовал, что в гигантском звере, способном убивать пауков, летать на немыслимые расстояния, вдруг стала пробуждаться… Нет, еще не уверенность, для этого ему следовало переучиваться, возможно, многие месяцы, но в нем начинала прорастать радость бытия. И это тотчас отозвалось в Ростике, он тоже стал… разгонять эту радость, и так вот, раскачивая друг друга, словно на качелях, они стали перебрасываться ощущением удовольствия, как мячиком в хорошем волейбольном кругу.

К вечеру Ростик уже не думал о том, что пребывание в этом птерозавре могло быть опасным, он даже окреп, сказалась способность гигантов лечить своих наездников. К тому же летать было так приятно.

Они парили не очень высоко, потолок у этого летателя был, пожалуй, метров триста, не больше, то есть гораздо ниже, чем у других таких же гигантов, но и это, подумал Ростик, можно будет восстановить. Хотя, он даже удивлялся, как же этот зверь перетаскивался через перевал у Олимпа, который проходил на высоте метров пятисот, не меньше, где уже едва хватало воздуха для дыхания.

И тогда он пожалел зверя по-настоящему. Это же надо, такую мощь, такое физическое великолепие привести в состояние едва ли не разрухи!

На третий день, когда и Ростик уже оклемался от своего очередного ментального штурма, и птерозавр больше доверял новому наезднику, они впервые как бы разговорились. Друг, поведал ему Ростик, мне нужно знать, что произошло. Хотя он уже знал, что главной причиной смерти Астахова и многочисленных дефектов в технике полета у птерозавра стала неуверенность пилота в его возможностях. Но было также очевидно, что не все так просто. Астахов был не дуралей какой-нибудь, а опытный летчик, который неплохо воевал, у которого было за плечами очень многое. И вдруг такой прокол – не сумел приручить зверя, да еще и сам погиб… В этом самом пологе без малейших признаков насильственной смерти.

Вот что с Астаховым случилось, ты и должен мне рассказать, внушал он птерозавру. Покажи мне все, что у вас произошло, что с ним и тобой приключилось.

Летатель сразу зажался, он боялся повторить тот путь, который привел Астахова к гибели. Это нужно сделать, убеждал Ростик гиганта, это необходимо, чтобы мы поняли, что могут делать другие птерозавры и их наездники, а чего они делать не должны. Мы осторожненько выведаем предел этих возможностей и расскажем людям… да, создадим технику безопасности для наездников, чтобы больше никто не умирал так нелепо.

Погибнут еще многие, полусказал-полуподумал птерозавр. Рост даже дернулся, когда получил этот ответ. Но это соображение было явственным, четким, едва ли не столь же чистым, как и разговоры, которые они непонятным образом вели между собой в касатках.

Теперь я с тобой, сказал он летателю, и мы все равно должны это сделать. Тем более что ты такой умный. Умный-то я умный, снова почти сказал ему летатель, но это ни к чему хорошему не приведет. А ты попробуй, посоветовал ему Ростик, давай вместе попробуем. Вот увидишь, у нас получится.

И они полетели вдоль Олимпийской гряды, чтобы выйти в Водный мир не через перевал, а вокруг гор, примерно в том месте, где обосновался со своим складом химических бомб Бабурин. Это навело Роста на мысль, что, возможно, придется выходить из летателя, чтобы сообщить Бабурину о гибели его дочери, о том, как это произошло… Лишь потом он вспомнил, что это видели аймихо в машине под заводом, и конечно, передали ему.

Когда он решил все-таки не вылезать из гиганта, то отчетливо уловил… даже не вздох, а всхлип облегчения от того, что он не покинет этого зверя, останется с ним. Тогда снова пришлось успокаивать зверя, отчетливо ощущая, как бешено от этих опасений бьется гигантское сердце, как сбивается дыхание гиганта, как даже его крылья не совсем правильно загребают воздух.

Как всегда в таких случаях Ростик делал с гигантами, он принялся его немного насильственно кормить. Они убили очень красивого зверя, похожего на небольшого бизона, и сожрали в нем самые вкусные куски. И тогда впервые за эти дни Ростик вдруг понял, что и его кормежка в этом гиганте была какой-то полускисшей, невкусной, но вот теперь, когда они стали общаться получше, и питательная смесь для наездника стала качественней. Она еще не была той восхитительной амброзией, которой его кормил Левиафан, но ее уже можно было глотать не давясь.

Вот видишь, все может быть очень хорошо, друг… А пройти путь, который стал для Астахова последним, нам все-таки придется. И впервые, пожалуй, за все дни, что он уговаривал летателя, получил в ответ – придется. В общем, так и должно было случиться, постепенно все налаживалось. Вот только – что ждало его на том конце пути, пройти который теперь они были почти готовы?

15

Махать крыльями становилось все привычней и обыденней. До такой степени, что Рост, еще недавно покинувший Левиафана, начал отчетливо ощущать разницу между водой и воздухом. Вода держала сама, она грела, приносила пищу, по ее вкусу можно было очень многое узнать об этом мире, опять же эхолот помогал разобраться даже во сне, где дно, где верх, где берег, скалы, друзья, враги… Воздух почти не давал возможности так определиться. Лишь странное, едва заметное ощущение возникало где-то сзади, со стороны Боловска, иногда превращаясь в тонкий, мешающий думать, но в целом необходимый звук.