Сергей Лукьяненко - Осенние визиты

— Помнишь, как Геннадий говорил? — неожиданно спросил Слава.

Он кивнул. Тогда он ехал домой из Сибири, с одной из тех писательских конференций, на которые какой-то меценат выделил пару тысяч «зеленых». Часть пути он ехал с Геннадием Мартовым, фантастом из Новосибирска. Когда они проезжали такой же городишко — только утонувший не в степи, а в тайге, Геннадий, глядя в окно на шатающегося железнодорожника с полной сеткой бережно собранных бутылок, сказал: «а ведь это я мог здесь идти… с печатью вырождения на лице». Оказалось, что из этого городка он родом. Конечно, глядя на импозантного Мартова, который мог даже пиво из горлышка пить с выражением усталого аристократизма, представить его на перроне в рваном ватнике было невозможно. А вот наоборот… Ярослав, тогда еще совсем пацан, привыкающий к ощущению добродушных похлопываний по плечам от мэтров, смотрел на ничего не подозревающего мужичка, бредущего по перрону. И представлял его здесь, в купе, лениво раскинувшемся на полке и излагающим «когда я был в Куала-Лумпуре, довелось нам попробовать тот самый знаменитый плод дуриан…»

— Кто в силах это изменить? — спросил он.

— Никто, — безразлично ответил Слава.

Дверь купе дернулась, уползая в сторону. Старушка поднялась, часто кивая входящим мужчинам.

— У тебя, кстати, тоже был этот шанс, — наблюдая, как вошедшие извлекают из-под койки объемистые баулы, сказал Слава. — Навсегда остаться в маленьком городе среди степей.

— Что же — я виноват, что выбрал иное?

— Нет. По крайней мере, ты научился дарить новые жизни. Всем, кто возьмет в руки твою книгу… и на день-другой вырвется с полустанка, спящего в степях.

— Куда? В параллельный мир с мечами и драконами? В космос?

— Ну и что? С каких пор ты стал комплексовать? Ты думаешь, больше пользы принесет описание реальности? Этого городка, где ветер кружит пыль растраченных жизней; где отмерены все пути; где люди вынуждены жить маленькими радостями доставшейся судьбы? Зачем? Когда можно дать им то, что не доступно никому?

Старушка уже выплыла из купе. Мужчины, закинув сумки на плечи, протискивались в дверь. Выходящий последним кивнул им.

— Судьбы нет, Слава.

— Да, конечно…

— Точнее, мы сами ее творим.

— Давай уж обходиться без банальностей. Миллион факторов влияет на каждый наш шаг, на его допустимость. Вряд ли воля и мечты играют бОльшую роль, чем случайность.

Они замолчали — надолго. И даже когда поезд уполз со станции Саксаул, ни Ярослав, ни Визитер не сказали ни слова. Лишь смотрели на осень, неумолимо наступавшую на степь.

Это было очень незаметное наступление — ибо степь и так была осенью.

8

Самохин остановил «девятку», чуть свернув с дороги. Они с Морозовым переглянулись, словно решая, не стоит ли отказаться от задуманного.

— Пошли, — сказал Морозов.

Они выбрались из машины одновременно, еще раз посмотрели друг на друга. Что ни говори, а такими делами им раньше не приходилось заниматься. Даже то, что стариков было двое, сильно меняло привычные схемы. Одновременный инфаркт у обоих — это слишком уж странное совпадение.

— Черт… — Самохин вновь метнулся к машине. Достал из багажника литровую банку с грибами, закатанную машинкой, забросил ее в спортивную сумку. Морозов молчаливо ждал.

— Налево, — подходя к нему сказал Самохин. — Вот это называется Яблочной улицей, и нам нужен семнадцатый дом.

Дачный поселок в будний осенний день был тих и печален. Ни звука, ни движения. Они медленно пошли по засыпанной мокрым гравием дорожке, поглядывая на номера.

— Надеюсь, ты не ошибся в своих догадках, — заметил Морозов. Самохин лишь поморщился от его тона, заранее обвиняющего.

— Куда он мог еще податься? У дочери его нет, друзья сами в панике. Меня больше тревожит, почему взорвался дом.

— Газ…

— И у нас в квартире газ. Но никто на воздух не взлетает. Мог Романов еще кому-то поручить… это дело?

— Романов бы сказал. Только ведь и он тут посредник.

— Хрен его знает, какой он посредник. И почему он говорил о брате-близнеце — по документам такого нет? — Самохин остановился. — Вот.

Они остановились у низенького штакетника, глядя на маленький домик, построенный, наверное, лет двадцать назад. Редкие деревья с облетевшей листвой, покосившийся нужник в углу участка…

— Академик… — буркнул Морозов. — Смотри! — он схватил Владислава за плечо.

Тот и сам уже заметил легкий дымок, ползущий из трубы. Кивнул:

— Ну, кто был прав, Гена?

— Пошли, — Морозов толкнул калитку. — Хватит рассуждать.

Чувствуя неприятный холодок в груди Самохин двинулся за ним. Надо было утром выпить… немного… для храбрости. Ее всегда не хватает в такие моменты.

Большую часть пути Карамазов проехал на электричке. Потом прошел через чахлый лесок. Он не боялся сбиться с дороги — когда путь указывала тьма, то ноги сами несли его к мишени.

Осенний лес успокаивал, дарил покой. Он засыпал, чтобы возродиться после зимней стужи. Лес знал тайну вечной смерти — разделяя ее с Ильей.

Когда-то, давным-давно, еще в детстве, он участвовал в экологическом движении «Зеленая тропа». Конечно, тогда еще и слово-то это было не в ходу — «экология». Но из толпы подростков он был, наверное, одним из самых самозабвенных малолетних экологов — очищающих ручейки, с неумелой руганью заваливающих дерном кострища и собирающих в подмосковных лесах пустые консервные банки. Для кого-то это было просто возможностью пошляться в походах, или гордо выпалить обалдевшим туристам: «Зеленый патруль! Затушите костер!» Илья принадлежал к числу тех немногих, кто относился к делу серьезно. Это осталось в нем на всю жизнь — серьезный подход к работе… да еще, наверное, легкое удовольствие, когда клиентом оказывался начальник какого-нибудь особенно вредного предприятия.

Илья очень любил лес.

По пути он напился из родника — чистой, ломящей холодом зубы водой. Постоял минуту, борясь с желанием просто посидеть в тишине, под легкое, бесконечное бульканье бегущей воды.

Не время. Сейчас он на работе…

Оправив старую куртку с оттянутым привычной тяжестью карманом, Илья двинулся дальше. К поселку он вышел минут на десять позже двух дилетантов, но ему не пришлось тратить время на поиск нужного участка. Он просто шел к нему — напрямик, не испытывая ни страха, ни волнения. Проглоченный утром стимулятор вызвал легкую эйфорию, но не возбуждение.

Карамазов знал, что сегодня ошибок не будет.

Самохин потянул дверь веранды. Та скрипнула, отворяясь.