Кракен пробуждается. Паутина - Джон Уиндем
— Но, Фил, дорогая…
— Я знаю, что ты хочешь сказать, Майк. Я действительно разволновалась. Никто, никто ничего не делает! Никаких попыток что-нибудь изменить! Все говорят: «Боже, боже, какой упадок». Одни слова, слова, слова… будто слогом можно остановить катастрофу. Зато стоит появиться Бокеру, как тут же его объявляют паникером. Так сколько, Майк, сколько, по их мнению, должно погибнуть людей, чтобы они сочли нужным что-либо сделать?
— Но, Фил, они же пытаются…
— Да? Майк, они же просто балансируют! Какова минимальная плата за сохранение политического господства? Сколько людей должно погибнуть до возникновения опасности? Разумно ли на данном этапе объявлять чрезвычайное положение? Сплошная болтовня и нежелание ударить палец о палец. О, я бы!.. — Она неожиданно умолкла. — Прости, Майк, что-то я совсем расклеилась. Наверное, просто устала.
Филлис вышла. Этот ее взрыв очень меня обеспокоил. С тех пор, как умер наш ребенок, я не видел ее в таком состоянии.
Следующее утро ничего не изменило. Я нашел Филлис сидящей в беседке. Уронив голову на руки, она плакала.
— Дорогая, любимая моя, что случилось? — Я нежно поцеловал ее.
Филлис посмотрела на меня.
— Я больше так не могу, — сказала она, слезы текли по ее щекам.
Я сел рядом и обнял Филлис за плечи.
— Все пройдет, моя хорошая, не расстраивайся.
— Нет, не пройдет, Майк. Мне страшно. — Она посмотрела на меня каким-то странным испытующим взглядом.
— Тебе нечего бояться. Фил.
— А ты, ты не боишься?
— Мы просто засиделись, Фил. Скисли, размякли над своими сценариями. Давай прогуляемся. По-моему, неплохо бы прокатиться на серфинге.
Филлис утерла рукой слезы.
— Хорошо, пойдем.
Был чудесный день. Ветер, море, серфинг вернули Филлис к жизни. Она почувствовала себя намного лучше.
— День-два, — сказала она, — и все заживет без следа.
Довольные, мы вернулись в коттедж в половине десятого вечера. Филлис пошла варить кофе, а я включил радио. Поймав Би-би-си, где шла пьеса, в которой Гледис Янг собиралась стать заботливой матерью, я тут же переключил приемник на родную Ай-би-си. Там передавали какую-то нудятину, но я оставил ее — пусть говорят.
Вскоре передача кончилась, и некто, кого я никогда прежде не слышал, представил своего закадычного друга — из динамика грянула песня:
Я сижу в лаборатории,
Раскалился добела…
Понадобилось время, чтобы до меня дошло, что происходит. Я уставился на приемник.
Ох, вы, атомы ядреные,
Термоядерный утиль!
За спиной раздался грохот. Я обернулся и увидел Филлис, у ее ног валялся поднос с разбитыми чашками. Колени Филлис подкосились, я едва успел подхватить ее и усадить в кресло.
Я бы выждал до утра
Взмыл бы в небо авиатором…
Я выключил радио. Каким-то образом Ай-би-си удалось раздобыть песенку Лесли. Наверное, Тед успел ее записать…
Филлис не плакала. Она сидела в кресле и раскачивалась из стороны в сторону.
— Я дал ей успокоительного, и она уснула, — сказал доктор. — Вашей жене нужны отдых и перемена обстановки.
— Как раз за этим мы и приехали, — заметил я.
— Вам, кстати, тоже, — задумчиво произнес он, оглядывая меня.
— Со мной полный порядок. Я одного не понимаю, доктор: в сущности, она знает не больше других, все видели пленки. Правда, мы сами были участниками…
— Вам это часто приходит во сне, не так ли? — спросил он, внимательно глядя мне в глаза.
— Да, парочка кошмаров…
Доктор кивнул.
— И раз за разом все прокручивается, как наяву? Особенно то, что связано с женщиной по имени Мюриэл и мужчиной, которого разорвало надвое?
— Да, — опешил я. — Откуда вы знаете? — Тут меня осенило: — Но я обмолвился об этом раз или два, не больше! Я сам почти уже забыл…
— Такое вряд ли скоро забудешь.
— Вы хотите сказать, что я разговариваю во сне?
— И, по-видимому, часто.
— Понятно. Поэтому Филлис…
— Да. Я дам вам адрес моего друга с Харли-стрит, обязательно завтра же загляните к нему.
— Хорошо, доктор. Знаете, это все работа: каждый день я занимался тем, что описывал весь этот ужас. Теперь я могу расслабиться.
— Возможно. Но все равно зайдите на Харли-стрит.
Врачу с Харли-стрит я признался, что в своих сновидениях не Мюриэл, а Филлис видел влекомой за волосы по асфальту, и не парня разрывали на части, а именно ее — Филлис. Видно, она провела немало бессонных ночей, не давая мне в бреду кинуться в окно.
— Quid pro quo[12] — сказал на это врач.
Нирвана — для избранных. И тем не менее я тоже на какое-то время окунулся в блаженство в старинном замке графства Йоркшир, куда мне посоветовали отправиться отдохнуть.
Первые дни при полном отсутствии газет, радио, телевидения не вызвали ничего, кроме раздражения, но затем я прямо физически ощутил, как ослабляются струны перенапряженных нервов. Казалось, произошла смена скоростей: непрерывная гонка уступила место стабильной размеренности, мотор заработал нормально. Пришло внутреннее упрощение, появились постоянные привычки. В общем, я стал другим человеком и за полтора месяца так втянулся в дурман ничегонеделания, что запросто застрял бы в Йоркшире еще бог весть на сколько, если бы в один прекрасный день жажда не привела меня в маленький пивной ресторанчик.
Я стоял за стойкой, потягивая пиво. Хозяин включил радио. Наш архиконкурент передавал вечерние новости, и первое же известие пробило брешь в моей с таким трудом воздвигнутой китайской стене.
«Число жертв в Овьедо-Сантандер, — сообщал диктор, — до сих пор не установлено. На сегодняшний день зарегистрировано три тысячи двести пропавших без вести, однако испанские власти полагают, что цифра занижена на пятнадцать-двадцать процентов.
Со всех частей света в Мадрид продолжают поступать телеграммы с выражением соболезнования; среди них из Сан-Хосе, Гватемалы, Сальвадора, Ла Серены, Чили, Банбери, Западной Австралии, а также с многочисленных островов Вест-Индии, которые сами пережили страх варварских нападений. Однако кошмар, доставшийся на долю жителей северного побережья Испании, ни с чем не сравним.
Сегодня в парламенте лидер оппозиции, присоединившись к премьер-министру, выразил глубокие соболезнования по поводу несчастья, постигшего испанский народ. Он отметил, что последствия нападений в Хихоне могли быть намного печальнее, если бы люди не взяли
