Дьявол и Дэниэл Уэбстер - Стивен Винсент Бене
Джимми Уильямс снова вздрогнул: ему не хотелось, чтобы Сэм вернулся в комнату. Но Сэм вернулся и вежливо ответил на вопрос врача.
– Хм-м… – доктор Уильямс продолжал: – Уже в третий раз. Ему следовало обратиться к врачу.
– Маас Джон не верит врачам, – откликнулся негромкий и приятный голос.
– И уже не поверит, – коротко заключил доктор Уильямс. – Ну а теперь я отвезу мальчика домой. Но мне придется вернуться. В этом округе я исполняю обязанности коронера. Ты понимаешь, что это значит?
– Да, сэр, – подтвердил негромкий и приятный голос. – Это я понимаю, – и негр посмотрел на врача: – Маас Уильямс, я все равно ничего такого не допустил бы. Он считал это своим долгом. Но я бы ему не позволил.
– Ну-ну, – пробормотал врач, подумал и повторил: – Ну-ну, – и спросил: – Родственники есть?
– Я отвезу его в Отранто, – объяснил негр. – Сейчас оно принадлежит другому джентльмену, но Маас Джон имеет право лежать в этой земле. Он говорил, таков закон Вирджинни.
– Так и есть, – подтвердил врач. – А я и забыл.
– Родственников он не хочет, – продолжал негр. – У него и племянники есть, и племянницы, и всякая родня. Но все они пошли против него, и он вычеркнул их из памяти. Родственников он не хочет. – Сэм помолчал. – Он вычеркнул из памяти все, кроме прежних времен. Так он начал делать сразу после войны. Потому мы и приехали сюда. С нынешними временами он не хотел иметь ничего общего. Ему присылали деньги из Вирджинни, но он тратил их лишь на одно – с тех пор как мы купили этот дом, – и он улыбнулся, будто поделился секретом.
– Но как?.. – Доктор пригляделся к мебели и картинам.
– Всего один груженый мул из Отранто, – мягко объяснил негр. – Хотел бы я увидеть, как кто-нибудь попытался в прежние времена встать на пути Мааса Джона. – Он кашлянул. – Еще одно, Маас Уильямс, – вкрадчивым голосом продолжал он. – Мне вовсе не боязно побыть с Маасом Джоном. Я же всегда был с ним. Но дело в деньгах.
– В каких деньгах? – спросил доктор Уильямс. – Ну, это дело будет передано в суд, и…
– Нет, сэр, – терпеливо прервал его негр, – я про особенные деньги Мааса Джона, на которые он тратил другие деньги. У него собрался почти мильонт долларов вон в том глухом чулане под лестницей. И никто не смел прийти за ними, пока он был сильным и бодрым. А теперь я даже не знаю. Не знаю.
– Что ж, – сказал доктор Уильямс, услышав невероятное, – пожалуй, нам стоит взглянуть.
Негр дал точные указания: глухой чулан располагался под лестницей и запирался на простейший засов.
– Там мильонт долларов, – повторил негр, распахивая дверь.
Он поднял повыше дешевую стеклянную лампу, и оказалось, что широкий вместительный чулан завален от пола до потолка пачками печатной бумаги.
– Хм… – доктор Уильямс кивнул. – Да, так я и думал… Ты когда-нибудь видел миллион долларов, сынок?
– Нет, сэр, – ответил Джимми Уильямс.
– Ну, так возьми и посмотри, – предложил его отец, вытянул купюру из пачки и поднес ее поближе к лампе.
– Здесь написано «одна тысяча долларов», – прочитал Джимми Уильямс. – Ого!
– Да, – мягко подтвердил его отец. – А еще «Конфедеративные Штаты Америки»… Тебе не о чем беспокоиться, Сэм. Эти деньги в полной безопасности. Никто за ними не придет. Разве что, может быть, из музеев.
– Да, Маас Уильямс, – беспрекословно подчинился Сэм, принимая слово белого человека теперь, когда он его увидел и оценил. Он закрыл чулан.
По пути из дома врач помедлил и внимательно посмотрел на негра. Он как будто размышлял вслух – так показалось Джимми Уильямсу.
– И зачем же ты делал все это? – спросил врач. – Ну, этого мы, видимо, никогда не узнаем. Как ты намерен поступить дальше, когда отвезешь его обратно в Отранто?
– Я получил распоряжения, благодарю, сэр, – ответил негр.
– В этом я нисколько не сомневаюсь, – сказал отец Джимми Уильямса. – Но хотел бы я знать, в чем они заключались.
– Я получил распоряжения, джентльмены, – повторил негр негромким и приятным голосом. Они оставили его стоять с лампой в руке, отбрасывая за спину длинную тень.
* * *
– Пожалуй, не следовало мне оставлять его, – сказал отец Джимми Уильямса спустя некоторое время, пока двуколка катилась вперед. – Он вполне способен поджечь дом и превратить его в погребальный костер. А может, это даже было бы неплохо, – добавил он после паузы. Потом спросил: – Ты обратил внимание на шахматы? Интересно, кто играл эту партию? Ее прервали на середине. – Он еще помолчал и сказал: – Я помню запах горящих лесов во время Битвы в Глуши. Помню Реконструкцию. Но Маас Роберт все равно был прав. Нельзя вернуться в прошлое. А ненависть обходится дороже всего в мире. Она всегда такова, а я на нее насмотрелся. Мы должны это осознать – что в стране ее до сих пор чересчур много.
Но Джимми Уильямс почти не слушал. Он думал о том, как хорошо ехать вместе с отцом в двуколке по вечерней прохладе и как здорово, что им все-таки не придется жить в Отранто.
Джонни Пай и Смерть Дуракам[24]
Сейчас про Смерть Дуракам слышишь мало, но когда Джонни Пай был мальчишкой, о нем ходило много разговоров. Одни говорили, что он вот такой из себя, другие – что вот этакий, но почти все были согласны в том, что является он то и дело. Или это Джонни Паю так казалось. Но Джонни Пай был приемыш, может быть, он потому и принимал все это всерьез.
Когда родители его умерли, мельник и его жена вызвались растить его, это они сделали доброе дело. Но только он сменил зубы и стал вести себя как почти все мальчишки, они стали обрушиваться на него как гром, удар за ударом, а это было дело уже далеко не такое доброе. Они были хорошие люди, всегда поступали по правилам, но правила у них были ужасно строгие, и они считали, чем строже обращаться с мальчишкой, тем он вырастет умнее и лучше. Может, с некоторыми детьми это получается, но с Джонни не получилось.
Он рос смышленым и покладистым, не хуже большинства мальчишек в Мартинсвилле. Но почему-то ему никогда не удавалось сделать то, что его просили, или сказать то, чего от него ждали, – во всяком случае, у себя
