Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга первая

«Второй такой….»

Второй….

И как не любить ее? Эту нежность текучих движений, глубокую синь глаз. Этот немного низковатый, мягкий голос. Шепот колокольцев в ее браслетах и странный пряный аромат ее духов. Запах меда. Запах полыни. Ее нежность, исцеляющую душу.

И незачем копаться в себе. И незачем устраивать допрос. Зачем? Довольно услышанного. Второй подобной в мире нет.

Воин устало вздохнул.

— Я помогу тебе, — произнесли губы и вспыхнули под длинными густыми ресницами золотые глаза.

17

Круговерть. Дни и ночи. И не разобрать что день, что ночь. И утекает сквозь пальцы время. Не золотым песком, но зеленым ядом. И впитывается в кожу, кровь и кости тяжелый, приторный аромат — вседозволенность, наглость, равнодушие и жестокость тоже имеют запах. Тяжелый и влекущий. Отталкивающий и манящий. И нет сил укрыться, да и не найти щели, где б он не достал, куда б не проник. На Эрмэ этим ароматом пропитан весь мир. И воздух, и земля и вода.

Кружит голову кураж. Игра! Ослепляет ненависть. Отрезвляет месть. И каждый шаг, как на тонкой проволоке протянутой над ущельем, дует в лицо ледяной ветер. Интриги, заговоры, насмешки.

Устает гнуться спина, а губы свело от бесконечных сладких улыбок и льстивых речей. И со скрипом проворачиваются мысли.

Усталость.

Апатия.

Ненависть, из которой проистекает и первое и второе. И нет сил идти, смеяться, плести свою паутину. И так хочется сбежать!

Дышать бы вольным ветром, напоенным солью морей. Идти по бесконечному океану разнотравья. Жить бы, впитывая солнечный свет! Не знать ни ненависти ни гнева. Не танцевать бы на хрупком тонком льду! Не улыбаться б равнодушно, глядя в наглые очи Императора.

Одна отрада в этом мире. Одна — Шеби!

И замирает сердце, когда танцует она. Словно благостное зелье подносит. Каждый жест, каждый взгляд, каждое движение — так танцует огонь на черных угольях — стремительный, летящий, светлый.

И самая большая горечь — тоже она!

Взглянет неласково, обойдет, проходя мимо. Маленькая, хрупкая, нежная. И сводит с ума лебединый изгиб нежной шеи, и хрупкость точеных плеч. И казалось, отдал бы все, лишь бы улыбнулась…. Как когда-то…

Но улыбается ему лишь Император. И гнет спину в моменты нечастых встреч Катаки. Вот уж подлый шакал! Трусом рожденный. Этот улыбается заискивающе, словно уговаривая не помнить зла.

Властители же ходят мимо, словно не замечая. Что им выскочка из какого-то дальнего мира! Не берут в расчет, не принимают всерьез. Кто он для них? Забава Императора? Скорее уж — пустое место.

И то благо….

И в полном его распоряжении и дворец и сад. Никто не держит за полы белоснежных одежд. Иди — куда желаешь! И голова кружится от ароматов отрадного этого сада. Цветут пышным цветом, сводят с ума — розы и жасмин, укрывают резными листьями не одну тайну. Текут светлые воды по разноцветной гальке, розовому мрамору и золотому песку. Где ниточкой пробиваются, где растекаются широким потоком. И везде над головой — высокий купол, укрывший от неба.

На Эрмэ не видно звезд. Только растекшимся блином, иногда проступает сквозь ядовитую зелень атмосферы бледная луна. Посветит и уходит. И жутью веет в такие ночи. Мороз пробирает до костей.

Странный мир.

Страшный.

И ходит по пятам верно и преданно страж, приставленный Императором. На разговор не напрашивается. Отвечает на вопросы — и только. И бесстрастно молодое лицо. Бестрепетно. Таким мог быть робот. Впрочем, есть ли у этого воина душа?

Вопросы…. Одни вопросы.

Вздохнув, Да-Деган отвернулся от окна. Ноги тонули в коврах, ласкал обоняние запах благовоний. Тусклый свет лился из светильников, закрепленных на стенах. Сияло золото, блестело серебро, пурпуром горело покрывало на широком ложе. И двигались тенями рабы.

Стремительно распахнулись створки дверей. Влетел черным вороном, с искаженными ненавистью чертами лица, Анамгимар.

— Тварь! Ты!!! Убью!!!

Да-Деган пожал плечами, рассматривая визитера.

— Рад вас видеть снова, Эльяна. — проговорил медленно. — Что вы так обеспокоены? Что-то случилось?

— Я тебя убью! На ленточки порежу! Тварь! И как ты додумался?! Как посмел. А?! Ну, сученок!

— Да в чем же дело?

— Не прикидывайся святошей! Это твоих рук дело! Катаки сказал! Ты, тварь, меня подставил!

— А…. - протянул Да-Деган с улыбкой. — Камушки Аюми? Маленькая месть. Не надо было угрожать мне на Рэне. Не нужно было презирать, хвастаться. Это глупо…. Никогда нельзя недооценивать врага, Анамгимар. А наживать вы их умеете.

— Я их достану, — сдавленно проговорил, контрабандист, глядя, как отделился от стены воин, ожидая любого финта. — Но тогда ты, милейший, расстанешься с жизнью. Тебя сожгут живьем. Я обещаю.

И вновь Да-Деган отвернулся к окну.

— Хиис, — обронил воину. — Господин Анамгимар Эльяна слишком сильно взволнован, помоги ему успокоиться, проводи его до покоев. Не ровен час — плохо станет.

Усмехнувшись, побарабанил пальцами по камню, слушая, как затихают вдали шаги.

Что ж, со скрипом провернулись шестеренки. Скрипнули и начали движение, по чуть-чуть, по маленькой набирая скорость. Можно и возвращаться домой. Да только требует своего, толкает на безумства, неуспокоенное пламя. Душа!

Дрогнули пальцы. Нахлынула тоска.

Рыжий, алый, пламенный… Цвет волос, похожий на стену огня. Ее пряди — черная ночь. Соприкасаются локоны и взгляды. Но не в силах соприкоснуться ладони. Если соприкоснуться — уже не разведешь, не разомкнешь объятий. В синих-синих, пречистых очах — тоска. Но губы улыбаются — мягко и славно. Так на всей Эрмэ умела улыбаться лишь она.

«И никогда не возвращайся сюда. Слышишь! Никогда».

Никогда!

Он снова вздохнул. Выскользнул в коридор суетливой мышью. Шел, таясь в темном сумраке переходов, прячась от нескромных взглядов. Благо, в сумеречных переходах было пусто. Вот и та самая — едва приметная — дверь. Он толкнул ее от себя, вступил в небольшое помещение, огляделся.

В мягком полумраке теряется объем. В нише напротив входа улыбается, застывший в танце многорукий, волоокий, луноликий божок. И эта улыбка не похожа на оскал. В ней — отрешенность от суеты, постижение недостижимого.

На полу не ковры и не шкуры — войлочные циновки, по которым приятно ступать. На стенах — зеркала. В зазеркалье — отсвет свечей.

И нежная фигура у золотой, кованой решетки окна. Хрупкие плечи, тяжелый узел волос, в цвете кожи — и бронза, и золото, и отблески дальнего костра.

Вздрогнув, женщина посмотрела в его лицо и тут же отвела глаза — эти лучистые светлые глаза, опушенные густыми ресницами. Чуть дрогнули губы.