Далия Трускиновская - Дайте место гневу Божию (Грань)

Священник вел обряд неторопливо – и я это понимала. Тем, у кого впереди вечность, спешить не имеет смысла. Однако со мной произошло то, что обычно происходило во храме, даже если слова молитвы бывали произнесены внятно, даже если они отдавались в душе – какое-то время спустя я перестала их слышать. Мысли мои, как малые дети, отправились блуждать по храму, прикасаясь незримыми пальцами к свечам, к образам, воспоминания мои заговорили – тихонько и одновременно. Между мной и росписью купола натянулись ниточки – запрокинув голову, я напоминала Тому, кто сверху, об одном, другом, третьем, как будто он без меня не знал, что две старые липы на автостоянке не переживут этого года, что хромая и страшно независимая ворона, живущая в парке под мостом, нуждается в помощи.

Я даже забыла, что рядом со мной стоит недоумевающий Нартов, держит покорно горящую свечу и силится понять – для чего его сюда позвали?

А обряд шел своим чередом – но особым смыслом были полны три запрещения на нечистых духов и казавшееся мне таким наивным отречение от Сатаны. Дунь и плюнь – неужели этого может быть довольно? И что значит – «отрекохся»? Если человек и до крещения был далек от сил зла – от чего же он тогда отрекается?

Когда дошло до чтения Символа веры, рядом с крещаемым встал другой человек – крестный отец, надо полагать. Странным мне показалось, что одет он был точно так же – длинная, едва ли не до пят, серая рубаха, ноги – босы, вот только волосы схвачены перевитой повязкой.

Отзвучали слова, наступила тишина, сопутствующая обычно напряженному ожиданию, многие подняли глаза к куполу, а те, что уже кое-как освоились, стали поглядывать по сторонам. Но недолго длилось это – словно в распахнувшееся где-то там, в небесах, круглое окно хлынул свет, пробил купол и встал посреди храма белой прозрачной колонной. Черная фелонь молодого священника поплыла перед глазами, заискрилась – и это уже была серебряная парча.

– Крещается раб Божий Даниил во имя Отца…

Вода сама поднялась из крещальной купели и омыла лицо Даниила.

– …и Сына…

Вода снова взмыла ввысь и голубоватая рука, которая, несомненно, померещилась не мне одной, огладила волосы и голову неподвижно стоявшего человека.

– …и Святого Духа.

Третий взлет был выше прочих, и при слове «Аминь» вода рассыпалась мельчайшими каплями, каждая отразила свет, в каждой мелькнула и пропала радуга. Но за это мгновение радужная пыль осела на серой рубахе и грубый холст налился ослепительной белизной.

Священник воздел руки – и я увидела цепочку из серебряных искр, соединяющую их. Легким движением он замкнул эту нить над головой крещаемого, и тут же четко обозначился крест. Он был чуть побольше обычного нательного, из светлого серебра.

– Кто хочет идти за Мною, отвергни себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, – негромко произнес священник.

– Взял и следую, – совершенно неканонически ответил крещаемый.

Священник наклонил голову, как бы подтверждая это.

И люди, все время хранившие безмолвие, снова тихонько заговорили. В храме началась та обычная жизнь, которая происходит днем, между богослужениями. Мужчины неторопливо пошли к образам, кто-то ставил свечи за упокой, кто-то помогал священнику убрать купель. Только вновь окрещенный и его крестный отец стояли неподвижно, словно боясь спугнуть ощущение своего слияния с Господом и друг с другом.

Священник подошел к ним и положил обоим руки на плечи.

– Вот так-то, брат Даниил, – сказал он. – Стал ты наконец судом Господним. Ничего, справишься.

– Ты же сам этого желал, – добавил крестный отец. – А я вот присмотрю за тобой, да и на покой подамся. Устал я – все на Грани да на Грани…

– Ничего, и я устану, – сказал, усмехнувшись, Даниил. – И я на отдых попрошусь.

– Не скоро будет это, – раздался полнозвучный голос, и человек высокого роста, в темной мантии, складки которой на изгибах давали острую и тонкую багряную черту, вышел к ним из придела. Там он, надо полагать, находился все время обряда.

– Да знаю…

– Вот теперь, когда вас – Двенадцать, уже можно что-то решать, – произнес человек в мантии. Блики обозначились на крутых завитках его коротких темно-бронзовых кудрей. И распространился свет, вроде того нимба, который полагается святым, если верить старым иконописцам.

Неся свою гордую голову, словно факел, на свет которого должны собраться ждущие приказа, человек в мантии пошел широким кругом, то скрываясь за колоннами, то появляясь снова. Те, кого он отыскивал в полумраке, присоединялись к нему безмолвно и спокойно, словно настал их час. Белый столб все еще стоял посреди храма, захватывая купель, и одежды людей, следующих за человеком в мантии, были белы и просторны.

Мы с Нартовым отступили в полумрак, ожидая – что же будет дальше? И дождались – нас заметили. Священник, раздвинув Даниила с его крестным, направился к нам.

– Добро пожаловать, возлюбленные, – сказал он и внимательно поглядел на Нартова. – Ну, как, пришел в себя немного?

– За что с нами это сделали? – вспыхнув, как это с ним случалось, яростно спросил Нартов. – Ну, я – ладно, Татьяна – ладно! Юрку-то за что?!?

– Я не знаю, – честно ответил священник. – Ты пойми, нас тут многому учат. Учат ускользающему смыслу в ответах – и это иногда пригождается. Я мог бы тебе всякого наговорить, я мог бы тебя как столб перед собой поставить, чтобы ты слушал и кивал, слушал и кивал. И тебе бы казалось потом, будто я все тебе правильно объяснил. Но я тебе прямо говорю – не знаю. Таков был Его замысел – рано или поздно он прояснится.

– А раз не знаешь, то… – Нартов с трудом сдержался.

Я стояла за его спиной, готовая вступить в разговор, но только никто не обращал на меня внимания.

– Ты понимаешь, что с тобой произошло? – голос священника был ровным, мягким, словно у взрослого, которому нужно знать, как себя чувствует больной ребенок.

– Меня тоже убили. Сперва – их, потом – меня.

– Нет. Если бы ты был другим – то убили бы, и по твоей же вине, – сказал священник. – Как убивают всякого, кто в одиночку кидается на пятерых. Но ты так сильно желал наказать зло, что убить тебя стало невозможно. И вот ты среди нас.

– Так вы что – все тут покойники? – уточнил Нартов. В голосе было профессиональное недоверие.

– Разве мы похожи на покойников? Да и подруга твоя жива. Раз она смогла прийти с тобой – значит, все не так просто…

– Отпустите ее, – потребовал Нартов. – Ей тут делать нечего.

– Что это ты за меня решаешь? – возмутилась я. – Откуда ты знаешь? Раз меня сюда пустили – то и для меня, наверно, дело найдется!

– Никто тебя сюда не пускал, а в церкви ты оказалась по недосмотру, – объяснил священник. – Впрочем, и в этом есть перст Божий.