Роберт Силверберг - Время перемен (сборник)

— Доводилось слышать рассказы о диких нравах тех людей, — махнул я рукой.

Швейц наклонился ко мне и заглянул в глаза:

— Надо признаться, что это очень соблазнительно. Появляется надежда, что можно испытать столько желаемое общение душ. Оно может быть давно разыскиваемым мостом к бесконечности, к духовному преобразованию личности. Так? В поисках откровения довелось испробовать много средств. Почему бы тогда не попробовать и это?

— Если оно существует!

— Оно существует, ваша милость. Этот путешественник, приехавший с Шумары, привез это снадобье с собой в Маннеран и продал немного любопытному землянину.

Швейц вытащил из кармана небольшой лощенный конверт и протянул его мне. Там был какой-то белый порошок, похожий на обыкновенный сахар.

Я посмотрел на Швейца и засмеялся:

— Ваше предложение? — на этого землянина было смешно смотреть. — И это ваш эксперимент?

— Давайте вместе попробуем это лекарство с Шумары, — осторожно выговаривая каждое слово, предложил Швейц.

31

Я мог бы вытряхнуть порошок из конверта и приказать арестовать этого дерзкого пришельца. Я мог бы приказать ему убраться прочь с моих глаз и больше никогда не показываться. Я мог бы, по крайней мере, воскликнуть, что это совершенно невозможно, что я даже не прикоснусь к такому веществу. Но ничего этого я не сделал. Я предпочел остаться спокойным и продолжать с землянином его словесную игру. И тем самым позволил ему затянуть меня в трясину еще глубже.

— Вы думаете, — сказал я, — что сгораю от нетерпения нарушить Завет?

— Кажется, вы человек сильной воли и пытливого ума, который не упустит возможность познания.

— Познания чего?

— Все настоящие истины поначалу незаконны там, где они возникли, даже Завет. Разве ваших предков не изгоняли с других планет за то, что они исповедовали свою религию?

— Такие аналогии весьма сомнительны. Мы сейчас говорим не о религии, а об опасном наркотике. Вы просите другого отказаться от того, что он почитал всю свою жизнь. Вы хотите, чтобы он открылся перед вами, как никогда не открывался ни перед своими побратимами, ни даже перед исповедником.

— Да!

— И вы воображаете, что он пожелает это сделать?

— Такое может случиться. Может быть, это преобразит вас и сделает чище, — кивнул Швейц.

— Однако после этого можно проснуться напуганным и обманутым!

— Это вряд ли. Знание не может повредить душе. Это только чистки покрывают душу ржавчиной и иссушают ее.

— Как вы красноречивы, Швейц! И все же глядите! Разве можно выдать свои секреты незнакомцу, чужеземцу, какому-то инопланетянину?

— А почему бы нет? Лучше какому-то незнакомцу, чем другу. Лучше землянину, чем своему соплеменнику. Вам нечего бояться — землянин никогда не будет пытаться судить вас по меркам Борсена. Вы не встретите ни осуждения, ни неодобрения того, что может оказаться в вашей душе. А землянин покинет эту планету через некоторое время, отправится в новое путешествие за сотни световых лет и какое тогда будет иметь значение, что когда-то ваши умы слились?

— Почему вам так не терпится? Что вы добиваетесь?

— Восемь месяцев, — сказал он, — это лекарство лежало в кармане, пока велись поиски того, с кем можно было бы разделить его. Уже начинало казаться, что эти поиски окажутся тщетными. Однако произошла встреча с вами и, обнаружив ваши способности, вашу силу, скрываемое вами бунтарство…

— Нет никакого бунтарства, Швейц, — почти выкрикнул я. А потом потише добавил: — Наоборот, полное подчинение морали своего мира!

— Можно затронуть одну щекотливую тему, ваша милость? Не кажется ли вам, что ваше отношение к названой сестре говорит о фундаментальном несогласии с ограничениями, которые накладывает ваша мораль?

— Возможно. Но, может быть, и нет.

— Вы же сами поймете это, воспользовавшись лекарством с Шумары. Вам это даст большую уверенность.

— Как вы можете так говорить, если сами еще не пробовали это средство?

— Мне говорили о его действии.

— Это невозможно, — покачал я головой.

— Один только опыт, — взмолился Швейц. — Понимаете, один. Секретное соглашение. Никто об этом не узнает.

— Невозможно!

— Значит, вы боитесь открыть свою душу?

— На этой планете всегда учили, что это святотатство!

— Учение может быть неправильным, — покачал головой Швейц. — Неужели у вас никогда не было искушения? Разве вы никогда не испытывали такого экстаза, исповедуясь, что вам не хотелось повторить эти ощущения с кем-нибудь, кого вы любите, ваша милость?

Он опять попал в уязвимое место.

— Иногда такие ощущения возникали, — вынужден был согласиться я. — Сидишь возле какого-нибудь уродливого исповедника и воображаешь, что это Ноим или Халум, и что исповедь обоюдна. Невольно хочется взаимности…

— Значит, вы уже давно жаждете такого лекарства и даже не осознаете этого!

— Нет! Нет!

— Вероятно, — предположил Швейц, — вам неприятна мысль открыться перед незнакомцем, а не сама идея откровения. Возможно, с кем-нибудь другим вы бы испробовали это средство? А? Со своим побратимом? Или, может быть, с названой сестрой?

Я задумался. Сидеть вместе с Ноимом, который был для меня вторым «я», и добираться в его разуме до глубин, прежде мене не доступных, а ему в это время открываются чувства, глубоко упрятанные в моем подсознании. Или же с Халум… или с Халум…

— Швейц, вы — искуситель!

— Такая идея вам по больше душе, — усмехнулся землянин. Что ж. Придется самому отказаться от возможности, предоставляемой этим средством. Вот оно. Возьмите его, попробуйте, разделите с тем, кто отвечает вам любовью на любовь!

Эта высокопарная речь испугала меня. Я выронил конверт, как будто он внезапно обжег меня.

— Но ведь это, — пробормотал я, — лишит вас столь долгожданного осуществления желаний.

— Неважно. Можно достать еще. Возможно, найдется другой партнер, который захочет поучаствовать в эксперименте. Вы же тем временем испытаете высшее блаженство, ваша милость. Даже землянин может быть неэгоистичным. Возьмите его, ваша милость…

Я мрачно посмотрел на этого человека:

— А может быть, Швейц, разговоры о том, что вы отдаете лекарство, всего лишь искусная игра? Может быть, вы просто ищете кого-нибудь, кто согласился бы стать подопытным кроликом, чтобы вы уверились в безопасности этого лекарства, прежде чем сами его попробуете?

— Вы заблуждаетесь, ваша милость.

— А может быть, нет. Возможно, вы этого и добиваетесь.