Песах Амнуэль - В пучину вод бросая мысль...

— Привел наконец? — спросил он у Эдика, и тот ответил, поняв, должно быть, о чем думал Фил в тот момент:

— Притащил. Как на цепи — можешь поверить. Больше всего Миша хочет сейчас спать. Желательно вечным сном.

Похоже, так и было. Бессонов выглядел тенью человека — он горбился, чего не делал никогда прежде, взгляд его застыл в неопределенном поиске смысла, руки плетьми лежали вдоль туловища. Миша опустился на стул и замер, уйдя в себя.

— Вот что делает с человеком приступ, — сказал Эдик, усаживаясь рядом с Филом. — Если кто-нибудь думает, что от Миши сейчас хоть какой-то толк…

Кронин кивнул Филу: все в сборе, начинайте.

— Миша, — сказал Фил, — ты можешь? Это очень важно. Ты должен, понимаешь?

— Говори, — сказал Миша одними губами. — Я смогу. После того, что было со мной сегодня… Мне кажется, я могу все.

Он поднял на Фила взгляд мученика.

— Ты хочешь обвинить меня в том, что я убил Лизу? Да, я убил ее, потому что…

— Замолчи! — резко сказал Фил. — Это я уже слышал. Каждый из нас сначала обвинил другого, потом себя. У каждого из нас нечиста совесть. Но виноват один.

Он встал и начал ходить вдоль стены от компьютера к окну и обратно, головы сидевших за столом поворачивались следом.

— На самом деле перед нами две проблемы. Смерть Лизы только первая из них, но, не разобравшись в ее причинах и смысле, мы не сможем решить вторую проблему, главную. Я долго думал… Утром мне опять звонила Рая, это моя бывшая жена, она время от времени доводит меня звонками… Неважно. Мы говорили о сыне, и Рая сказала: «У меня такое ощущение, будто я стремительно старею, а Максимка становится все меньше и меньше»… Я вспомнил ее слова и понял, как все было. И еще вспомнил, что рассказывала мне Лиза за пару дней до… Она упомянула об этом вскользь, мы говорили совсем о другом, и я забыл… А Раины слова заставили вспомнить. Психика — штука странная… Неважно.

Фил говорил настолько сумбурно, что сам плохо понимал себя. А нужна была полная ясность. Он остановился у компьютерного столика и начал сначала:

— Произошло это в четверг, седьмого сентября. Помните тот день? Мы обсудили вербальную формулу, а потом решили отдохнуть. Эдик накрывал здесь на стол, Николай Евгеньевич с Мишей вносили результат обсуждения в компьютер, я слонялся без дела, потому что женщины прогнали меня из кухни, а Вера с Лизой нарезали бутерброды и вели обычный женский треп, потому что устали от мудрой словесности.

Говорили о тряпках, о всякой такой чепухе, но между ними понемногу будто барьер воздвигался, Лиза чувствовала, как Вера все больше раздражается, и не понимала причины. Об этом эпизоде она рассказала мне, как о чем-то несущественном, и я только сегодня понял, насколько все было серьезно.

Заговорили о любви, и разговор перешел в иную плоскость. Что такое любовь в бесконечномерном мире. Так, Верочка?

Задавая вопрос, Фил остановился за спиной у Веры. Чтобы ответить, ей пришлось обернуться, поднять голову и… Господи, — ахнул Фил, — какие же усталые у нее глаза!

— Наверно, — сказала Вера. — Если Лиза тебе сказала… Я не помню.

— Вы говорили о любви.

— Вряд ли, о любви с Лизой говорить было бессмысленно, — тихо сказала Вера и опустила голову.

— Бессмысленно? Почему?

— Господи… Ты и сам это знаешь… Говорить с Лизой о любви? С этой холодной, как пингвин, женщиной? Что она знала в жизни, кроме висталогии и философии? Мы говорили о любви… Ну да, начали мы разговор с… Нет, не помню, какая-то мелочь. А потом действительно Лиза сказала, что понимает теперь, почему люди до сих пор не выяснили истинного механизма любви. И не могли, мол, выяснить, потому что любовь, как и сам человек, многомерна и нематериальна… И дальше села на своего конька — она ведь умела хорошо говорить только о висталогии, теории, Петрашевском, Шпенглере и Фукуяме. Остальное проходило в жизни как бы мимо нее. Тебе ли этого не знать, Фил?

— Ты в это время нарезала буженину…

— Помидоры, — поправила Вера. — Это я почему-то помню. Помидоры. Один был неспелый, и я отложила его в сторону.

— Чем ты резала?

— В каком смысле? — удивилась Вера.

— В прямом, — резко сказал Фил. — Каким ножом? Из тех, что в сушилке, или из сервизных наборов, лежащих в коробочках?

— Ах, это… Почему ты спрашиваешь? Ящик был открыт, я брала оттуда вилки… Ну да, там лежат несколько серебрянных столовых ножей. Им, должно быть, лет сто.

— Софа регулярно их чистит зубным порошком, — заметил Кронин, — но они быстро тускнеют… Несколько дней — и ножи снова темные.

— Ты увидела серебрянный нож и взяла его в руки, — сказал Фил.

— Не помню. Может, и взяла.

— Да или нет?

— Чего ты от меня хочешь? Да, взяла, что в этом такого? Взяла и попыталась нарезать помидор. Нож оказался настолько тупым, что соскользнул и ударил по пальцу. Даже не порезал…

— А в это время Лиза продолжала рассуждать о том, что такое бесконечномерная любовь, и удастся ли человеку когда-нибудь разобраться в ее законах.

— Она так говорила? Может быть, не помню.

— А потом произошел эпизод, которого Лиза не поняла, просто пересказала мне в двух словах, ее больше занимал разговор, а не твои жесты… Ты отошла на шаг, подняла нож, который держала в руке, и сделала резкое движение — будто перед тобой стоял враг. Потом ты бросила нож в коробку и повернулась к Лизе спиной. Было?

— Наверно… Если ей это запомнилось…

— О чем ты думала в это время?

— О нашем разговоре, естественно.

— Только ли?

— О чем же еще?

— Например, о том, что Лиза стоит между тобой и мной. И если бы ее не было…

— Глупости!

— Ты думала об этом.

— Может быть, подсознательно, — пробормотала Вера. — Я думала об этом всегда, как поручик Ржевский, который всегда думает о бабах. Почему ты спрашиваешь, разве так важно, о чем я думала…

— Гораздо важнее, чем тебе кажется, — подтвердил Фил. — Ты думала о двух вещах сразу. На уровне сознательного — о полном законе сохранения энергии, потому что Лизе неприятен стал разговор о любви, и она вернулась к разговору о науке. А на подсознательном уровне ты продолжала думать именно о любви, и следовательно, обо мне и о Лизе, и о том, что Лиза нам мешает. Нам — тебе и мне. Я не знаю, ревность это или другое чувство. Ты держала в руке серебряный нож и нанесла удар.

— Я не тронула Лизу и пальцем!

— Конечно! Ты ударила пустоту, отвела душу, произнося при этом часть полной формулы. Понимаешь?

Вера покачала головой. Фил посмотрел на Кронина.

— Вот и все, что было, — сказал он. Налил минеральной воды и выпил мелкими глотками. Только теперь, поднося стакан ко рту, он заметил, что у него дрожат пальцы.