Альфред Ван Вогт - «Если», 1995 № 10

Толлер понимал чувства принца. Признаться, он тоже разозлился на брата. Интересно, где Лейн собирается найти такое количество кристаллов, которое потребуется для флота в тысячу кораблей? Подобные запасы существуют только в одном месте, а именно — в Хамтефе. Отныне Хамтеф и Верхний Мир — звенья одной цепи; они взаимосвязаны: покорить один значит покорить другой…

— Война с Хамтефом стала неизбежной, — проговорил король. — Что скажешь, магистр Гло?

— Ваше величество, я… — Магистр откашлялся и выпрямился на стуле. — Ваше величество, я всегда считал себя творчески мыслящим человеком, но с готовностью признаю, что от величия и масштаба ваших планов захватывает дух. Могу вас заверить, что справлюсь… — Он не докончил фразы, ибо король покачал головой.

— Мой дорогой магистр Гло, ты недостаточно здоров, — сказал Прад, — и с моей стороны будет нечестно возлагать на твои плечи такую ношу.

— Но, ваше величество…

— Не перебивай! — сурово произнес Прад. — Положение, в котором мы оказались, вынуждает меня пойти на крайние меры. Я отменяю прежнее сословное деление и распускаю королевский совет. Вся полнота власти переходит к принцу Леддравору, которому будет помогать принц Чаккел. Последнему поручается строительство воздушного флота. — Король сделал паузу, а когда заговорил снова, в его голосе не было ничего человеческого:

— Все должны понять, что идти против желаний и требований принца Леддравора — преступление, равносильное государственной измене.

Толлер крепко зажмурился. Он знал, что, когда откроет глаза, увидит вокруг совершенно новый мир, в котором, может быть, не проживет и дня.

Глава 8

Заседание утомило Леддравора, и он надеялся расслабиться за обедом, но отец и за столом продолжал рассуждать о подготовке к полету. Поэтому Леддравор вздохнул с облегчением, когда трапеза кончилась, и король вышел на балкон с бокалом вина в руке.

— Проклятое стекло, — проворчал Прад и постучал по прозрачному куполу, покрывавшему балкон. — Совершенно нечем дышать.

— А без стекла ты уже вообще бы не дышал. — Леддравор показал на трех птерт, что неторопливо проплывали над куполом.

— Проклятая птерта, — буркнул Прад. — Мы ведь до сих пор так и не знаем, откуда берутся эти шары. Но когда-нибудь люди уничтожат их всех!

Леддравор кивнул и подумал, что лично его занимает не столько птерта, сколько будущее империи — великой империи размерами со всю планету; империи, которая покорит всех, в том числе и Хамтеф. Правда, теперь осуществление заветного желания неожиданно оказалось под угрозой: предстоял какой-то совершенно идиотский полет, не известно куда и зачем.

— Полагаю, ты выбрал себе в помощники Далакотта? — поинтересовался король.

— Он по-прежнему наш лучший тактик.

— Ему, должно быть, уже под семьдесят. И потом, у него умерли от птертоза невестка и внук, причем в один день. Не боишься, что Далакотт сдал?

— Ни чуточки, — ответил Леддравор. — Он из тех людей, которых не берут никакие напасти. Не то что эти олухи, Гло и Маракайн. Жду не дождусь, когда…

— Довольно! Поклянись, что не причинишь зла Гло и Маракайну. Я не хочу, чтобы наш род вспоминали недобрым словом.

Леддравор пожал плечами.

— Хорошо.

— Заодно обещай, что не тронешь брата Маракайна, того, который теперь помогает Гло.

— Этого болвана? У меня есть дела поважнее.

— Знаю. Но смотри, не перегни палку. — Прад осушил бокал до дна и собрался уходить. — Доброй ночи, сын.

Проводив отца, Леддравор вернулся на балкон со стаканом огненной падалской водки, сел на кожаную кушетку и угрюмо уставился в звездное небо, которое украшали своими султанами три крупные кометы.

Отец все еще лелеет надежду остаться в истории вторым Битраном и не желает понимать, что история скоро оборвется, закончится жалко и нелепо — как раз накануне расцвета Колкорронской империи.

«И я-то как раз теряю больше всех, — думал Леддравор, — я так и не стану королем».

Оптимизм — удел молодости, а все же король смотрит в будущее с уверенностью. Пессимизм — характерная черта старости, но именно Леддравор растравляет себя мрачными предчувствиями. В чем тут дело?

Принц запрокинул голову, чтобы допить последние капли водки, скользнул взглядом по небу — и внезапно понял.

Большой диск Верхнего Мира осветился почти полностью, по его лику как раз начала свой бег радужная полоса, за которой следовала тень Мира.

Приближалась глубокая ночь, во время которой планета погрузится в полную темноту.

Считается, что солдату страх неведом. Леддравор разделял эту точку зрения, вот почему он так долго не признавался себе и даже не догадывался, что за чувство скрывалось за мрачными мыслями.

Он боялся лететь на Верхний Мир!

Причем не просто страшился неизбежного риска, какой представляла собой встреча с неизведанным. Нет, его терзал первобытный, недостойный мужчины ужас. Вполне может случиться так, что во время полета он утратит самообладание — он, принц Леддравор Нелдивер…

Леддравор вскочил и швырнул стакан в стеклянный купол. Брызнули осколки.

Впервые в жизни узнать, что такое страх — и вовсе не на поле брани! Испугаться каракулей, нацарапанных на бумаге двумя слабоумными! В этом заключалась какая-то отвратительная ирония.

Леддравор глубоко вздохнул. Ярость понемногу отпустила, и вскоре его лицо приобрело привычное насмешливо-презрительное выражение.

Глава 9

— Уже поздно, — сказал Толлер. — Леддравор, наверно, не приедет.

— Поживем — увидим, — пробормотал Лейн и снова занялся своими бумагами.

Понимая, что брату не до него, Толлер подошел к одному из стеллажей со старинными рукописями из архивов Зеленой Горы, вытащил фолиант в кожаном переплете и посмотрел на название. На обложке значилось:

Мьюэл Уэрби. Полеты на аэростатах на дальний север.

После вчерашнего знаменательного совещания Толлер всерьез заинтересовался воздушными шарами; любопытство усиливал и почтенный возраст книги — лет пятьсот, не меньше. Каково приходилось в ту древнюю пору пилотам? Толлер открыл книгу посередине и начал читать. К сожалению, в книге речь шла больше о политике, чем о полетах. Он уже собирался поставить фолиант на место, когда ему попалось упоминание о птерте: «И далеко по левую руку от нас поднимались розовые шары птерты».

Толлер нахмурился.

— Лейн, тут сказано, что птерты розовые.

Лейн не поднял головы.