Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

Метелица собрался уже уходить, чтобы сесть на вертостат, идущий на мыс Дежнева, как вдруг услышал:

— Сергей Иванович! Уэлен срочно вызывает!

Когда он увидел на цветном видеоэкране искаженное, почти неузнаваемое лицо Ивана Теина, тревожное предчувствие беды захлестнуло сознание, затемнило рассудок, и он почти не слышал, что тот говорил. Напрягаясь физически, он заставлял себя вслушиваться в отрывистые, неуклюжие и остро ранящие слова:

— Какая-то непонятная волна, будто далекое землетрясение… Лед разломало, и Глеб исчез… Исчез и больше не появился, сколько мы ни искали…

Вдруг выплыло в памяти давнее детское воспоминание, как учился плавать, как тонул в речке Оредеж в Сиверской под Ленинградом. Страшное ощущение наваливающейся со всех сторон темной стены воды, льющейся в рот, в уши, застилающей глаза, и маленький отблеск разума, вспыхивающий гаснущими искрами над водой, уже вне погружающегося в темную пучину тела. И сознание всепоглощающего ужаса…

Вот что пережил Глеб, прежде чем сознание навсегда покинуло его.

Все, кто был рядом, слышали сообщение.

Руководитель работ уже отдавал какие-то распоряжения.

— Взрывы приостановили? — коротко спросил Метелица.

— Да, — услышал он в ответ.

— А теперь оставьте меня одного, — попросил он.

Метелица сидел некоторое время перед отключенными, словно внезапно ослепшими экранами, полуприкрыв глаза, мучительно переживая заново известие, вспоминая, воссоздавая в памяти облик Глеба.

Как он мечтал передать внуку свой, почти столетний опыт, как он радовался тому, что есть человек, который пронесет в далекое будущее его гены, его мысли и даже какую-то часть его облика! И это было не тщеславие, не тоска по несбыточному бессмертию, а что-то другое, более возвышенное, какая-то странно светлая радость от мысли, что есть твой луч, который не затеряется в грядущем, вольется в общий свет ликующего в мире и созидании человечества.

Распространение взрывных волн в водной среде хорошо изучено. Воздействие и нарастание ударной волны на границе сред разной плотности. Удивительно, что лед только разломило, не разнесло на мельчайшие осколки. Значит, расчеты все-таки были верны…

Как же не подумали о том, что кто-то может выйти в море, на охоту? Кто мог допустить такое головотяпство?

Может быть, он сам? Он же знал, что Глеб идет на охоту вместе с Иваном Теином. При желании их даже можно было увидеть на экране.

Трудно вздохнуть глубоко. Словно преграда стала на пути воздуха в легкие. Такое с ним бывало. Не часто, но бывало. И Метелица знал: когда преграда исчезнет и он вздохнет глубоко и свободно, только тогда он сможет встать.

Не рассчитали границы распространения взрывной волны, дальность разрушительной силы.

Глеб рос вдали, но дед знал буквально о каждом дне его жизни, следил за ним. Он начал писать внуку письма, когда тому и двух лет не было. Со временем этих писем накопилось сотни, и Глеб берег их, возил с собой. Они были аккуратно подшиты в несколько довольно объемистых томиков и стояли на самом почетном месте на его книжной полке.

«Это мои учебники жизни», — с гордостью говорил Глеб.

Какой нелепый случай! Какая страшная смерть!

Погас луч в будущее. Что же останется от него, от Сергея Ивановича Метелицы? Вот этот Интерконтинентальный мост… А живого продолжения не будет.

Метелица глубоко вздохнул и встал.

Пока он летел к Уэлену, совсем стемнело.

Яркое полярное сияние возникло на северной стороне чистого небосклона. По инерции Метелица успел подумать о том, что пропадает зря колоссальная энергия… А потом пришла мысль, что впервые видит полярное сияние. Действительно, грандиозное зрелище. Особенно отсюда, с высоты. Иван Теин рассказывал, что среди чукчей существовало поверье, будто умершие или погибшие героической смертью или на охоте возносятся в окрестности Полярной звезды, туда, где светится полярное сияние. И будто это даже не полярное сияние, а свечение душ умерших, дающих знать оставшимся на земле о себе… Может быть, там, среди этих удивительных огненных сполохов уже душа Глеба?

На посадочной площадке ждал Иван Теин. Он успел переодеться, но все равно весь его вид, исцарапанное лицо, потухшие глаза свидетельствовали о том, что он только что пережил. Рядом с ним стоял поникший Сергей Гоном.

Метелица подошел к Ивану Теину, пожал ему руку и сказал:

— Виноват я… Лед разломало от подводных взрывов в проливе…

Но, видать, это сообщение не принесло облегчения Ивану Теину. Он глухо кашлянул и сказал:

— Тело уже нашли. Инфракрасным искателем. Он лежит в больнице.

…Когда он увидел на длинном столе покрытое белым тело, его бесформенные очертания, освещенные тусклым светом, он больше не мог сдерживаться. Обернувшись, он взглядом отослал всех, закрыл дверь и, прислонившись к ней, медленно сполз на пол, содрогаясь от рыданий.

Он не знал, сколько времени провел в комнате наедине с телом Глеба. Потом он встал, медленно откинул белую ткань с лица. За те секунды, пока Глеб боролся с темной, холодной водой, боролся со смертью в полной безнадежности, он возмужал. Страдание не изменило выражения его лица, и в окаменевших и заострившихся чертах проявились какие-то общие фамильные признаки рода Метелицы, знакомые по старинным полувыцветшим фотографиям-портретам — прадеда, деда, бабушки…

Сергей Иванович Метелица медленно поцеловал холодный, мраморный лоб внука и покрыл тканью голову.

После этого он улетел к себе на мыс Дежнева.

Прежде чем уйти в спальню, он вызвал Ленинград и сообщил о случившемся Светлане.

Дочь прилетела через десять часов. Она воспользовалась сверхзвуковым трансполярным лайнером японской авиакомпании, летевшим из Копенгагена на Аляску.

Метелица уже был на работе на острове Ратманова. Он коротко переговорил с дочерью и сказал, что увидится с ней вечером, после рабочего дня в Уэлене.

В Уэлене был небольшой крематорий, и похороны, в сущности, заключались в том, чтобы проводить тело в стоящее поодаль небольшое строгое здание из темного камня.

Когда Метелица прилетел в Уэлен, все уже было готово.

Окружающие удивлялись его спокойствию, не понимая, что он уже навсегда простился с внуком и мысленно поместил его в окрестностях Полярной звезды, там, где полыхают в морозной ночи полярные сияния.

Иван Теин предложил, чтобы похороны прошли по старинному берингоморскому обряду, простому и торжественному, лишенному патетической, показной печали. Прежде чем вынести из больницы гроб с телом погибшего, перед порогом, прямо на снегу зажгли маленький костерок из щепочек опалубки строящейся башни-опоры. По знаку Ивана Теина мужчины — и среди них еще окончательно не пришедший в себя Сергей Гоном — пронесли над огнем гроб. Следом шли Метелица, Светлана и еще несколько человек.