Михаил Ляшенко - Человек-луч

Академик Андрюхин: Несомненно. Соединенные Штаты, Англия и другие страны располагают первоклассными научными кадрами. Но вы всегда будете отставать, и, чем дальше, тем на больший промежуток времени.

Корреспондент «Сан»: Как вы обработали Крэгса? Почему он стал большевиком?

Академик Андрюхин: Благодарю за приятную новость: я не знал этого. После того что люди увидят десятого апреля, многие станут такими же большевиками…

Корреспондент «Морнинг Таймс»: Я хочу задать вопрос господину Сергееву. Скажите, что вы лично получили после того первого эксперимента, который якобы состоялся десятого февраля?

Ю.Сергеев: Я лично получил в тот день мой обычный дневной заработок, стакан хорошего чаю, массу варенья и завалился спать.

Корреспонденты (хором): И это все?

Корреспондент «Мессаджеро»: Что вы чувствовали, поднимаясь на фотонную площадку?

Ю.Сергеев: Мне помнится, я чувствовал себя там лучше, чем на пресс-конференции…»

Одновременно с материалами последней пресс-конференции газеты опубликовали краткое сообщение о решении одного из западных правительств направить в район Биссы эскадру в составе авианосца и двух крейсеров. Не было никаких разъяснений по этому поводу: представитель правительства сказал лишь, что эскадре дано указание не заходить в квадрат «М» в часы, установленные для проведения эксперимента.

Вечером в этот день академик Андрюхин соединился по радио с Фароо-Маро и вызвал Лайонеля Крэгса.

— Как идут дела? — спросил Андрюхин.

— Отлично! Завтра к вечеру все будет готово. Надеемся эту ночь спать.

— Имеете сведения об эскадре?

— Она держится менее чем в пятидесяти километрах от границы квартала.

И в Биссе, и особенно в Майске лихорадка ожидания нарастала с каждым часом.

Фотонная площадка, с которой должен будет производиться запуск Юры, была воздвигнута на этот раз в центре старого аэродрома, примерно на том месте, где Сергеев оказался после первого испытания. Академический городок располагал самой мощной во всем мире атомной электростанцией. Почти весь чудовищный поток энергии в момент опыта должен быть подан на фотонную площадку. Вход на территорию аэродрома был строжайше воспрещен и в ночь накануне десятого апреля закрыт полностью.

В эту ночь они сидели сначала впятером: Андрюхин, Ван Лан-ши, Анна Михеевна, Юра и Женя, — трое пожилых людей и двое молодых. Они остались после диспетчерского часа, в последний раз проведенного Андрюхиным. Опрос всех служб шел по телеселектору.

И вот уже все выяснено, все проверено, а разойтись они не могли…

— Давайте споем! Что, в самом деле!… — заявила вдруг Анна Михеевна и с такой лихостью махнула рукой, повела плечами и так вскинула голову, будто она всю жизнь только и делала, что распевала развеселые песенки.

— Идея! — оживился Андрюхин.

Ван Лан-ши только тихо улыбнулся, но был безусловно готов поддержать.

Они исполнили «Подмосковные вечера», «Тачанку», «Москва моя», «По долинам и по взгорьям» и решили, что если когда-нибудь натворят в науке такое, за что их выгонят, то смогут организовать ансамбль.

— Десять часов, — сказал Андрюхин, вставая. — Помни, Человек-луч, тебе надо хорошо выспаться. Ну, завтра некогда будет прощаться, да на людях оно как-то не так…

Он крепко обнял Юру и несколько раз поцеловал его, щекоча своей замечательной бородой.

— Вот сына хотел, — сказал он ни с того ни с сего Жене. — Дочка есть, внучка есть, а ни сына, ни внука…

Но, когда и другие, расчувствовавшись, принялись целоваться с Юрой, который, смущенно улыбаясь, ласково отвечал на прощальные приветствия, Андрюхин, рассердившись, начал всех выгонять из комнаты.

Погода была мерзкая. Всю ночь мокрые хлопья снега, расползавшегося у земли в капли дождя, беззвучно кропили все вокруг. Безжизненное, темно-серое небо упрятало куда-то и звезды и луну и вместе со снегом все ниже спускалось на землю. Сырой ветер размазывал по стеклу капли дождя. А Юра с Женей, стараясь не думать о том, что ждет их завтра, сидели и хохотали, захлебываясь до слез…

— Юрка, перестань! — тоненько визжала Женя, обессилев от смеха. — Я больше не могу!

Юра, едва выговаривая слова сквозь хохот, пытался рассказать, как он захватит с собой удочку и, вися над океаном, будет ловить акул, а потом пойдет по воде, яко по суху…

Но Женя уже не смеялась; разглаживая ладонями лицо Юры, она старалась стереть улыбку с его губ.

— Мне страшно, — сказала она. — А тебе бывает страшно? — Она вплотную приблизила свои глаза к его глазам, как будто хотела заглянуть в какую-то неведомую глубину. — Наверно, нет, никогда! Ты странный человек, Юрка! Когда ты стоял тогда, в первый раз, на этой проклятой решетке, у тебя был такой вид, словно ты просто слушаешь что-то интересное. Ты даже улыбался, а через секунду — исчез… — Она зябко передернула плечами.

— Улыбаться… легче, — заметил он задумчиво. — А то вокруг люди. Не знаешь, куда руки девать. Я ведь не артист.

— Ты герой! Неужели ты герой? — Она недоверчиво подняла на него свои яркие даже в полутьме глаза. — Конечно, герой… Как Корчагин или Матросов… Это очень страшно, Юрка?

— Ну, какой я герой, Женя! Брось ты это… Лучше дай я тебя поцелую!

Когда он уснул, Женя, поджав колени и положив на них голову так, чтобы были видны его нос картошечкой, просторный лоб, плотно сжатые губы, невольно начала вспоминать, как это все случилось, где они встретились. Неужели она знает его всего четыре месяца? Она решила высчитать точно, сколько дней они знакомы. Получилось сто десять дней. Сто десять дней — и целая жизнь!…

Она не помнила, как заснула и сколько спала, сидя вот так же, на стуле, и не спуская с Юры глаз. Ей показалось, что она тотчас проснулась. Было восемь часов. Андрюхин собирался заехать в половине одиннадцатого. Занимаясь приготовлением завтрака, меню которого было тщательно продумано заранее, она непрерывно смотрела то на часы, то в окно поверх занавески и прислушивалась, не проснулся ли Юра…

С шести утра радиостанции Советского Союза и всех социалистических стран передавали через каждые полчаса:

— Всем! Всем! Всем! Обеспечьте прохождение луча! Контролируйте квадрат «М»! Помните, что с одиннадцати до тринадцати часов по Гринвичу квадрат «М» должен быть свободен!…

Десятки тысяч людей, запрудивших Майск, вместе с сотнями миллионов жителей всего земного шара с рассвета десятого апреля ждали сообщения из академического городка. Те, кто имел пропуска в район аэродрома, с восьми часов стояли под мокрым снегом, подняв воротники и безропотно переступая по лужам замерзшими ногами.