Джек Вэнс - Поместья Корифона. Серый принц
Сорайя начинала вздыматься и опадать — сначала почти незаметно, потом широкими, от горизонта до горизонта, волнами пологих холмов и долин. Над ковром соума местами проступали плоские ступени черного базальта, и впервые от рулевого потребовались некоторые предусмотрительность и планирование маршрута. Проще всего, как правило, было ехать вдоль хребта гряды холмов, где дул самый свежий ветер и где трасса оставалась преимущественно ровной. Гряды, однако, иногда тянулись в направлениях, почти перпендикулярных желательному курсу; в таких случаях рулевой направлял степной корабль вниз по одному склону долины и вверх по другому. Нередко для преодоления последних двадцатитридцати метров до хребта приходилось включать вспомогательный двигатель.
По дну одной из долин с крутыми террасами склонов, куда не мог спуститься парусный йол, струилась извилистая река. Несколько километров они ехали по гребню холмов вдоль этой долины, пока река не повернула на север.
Их начинал догонять фургон с высоким парусом, давно уже видневшимся над горизонтом. Джемаз взял бинокль и долго рассматривал эту резвую машину, после чего передал бинокль Кургечу. Тот пригляделся и тихо выругался на жаргоне кочевников.
Получив наконец бинокль, Эльво Глиссам увидел длинный темный «поезд» из трех сочлененных фургонов; на каждом торчала высокая мачта с узким треугольным парусом. Не подлежало сомнению, что это скоростное судно могло эффективно лавировать против ветра. На палубе можно было заметить пятерых человек — трое висели на вантах, двое сидели на корточках у кабины. На них были только черные шаровары, обнаженные торсы отличались типичным для ветроходов коричневато-кремовым оттенком. У четверых волосы были перевязаны красными шарфами. Их движениям была свойственна некая угловатая, порывистая точность, сразу напомнившая Эльво Глиссаму лукавого кретина, три дня тому назад напавшего на хозяйку трактира. Итак, одинокий йол догоняли шренки — искупители грехов степного народа, чья добродетель заключалась в преувеличении порока; с тупой настойчивостью фанатиков они олицетворяли зло, демонстрируя соплеменникам недопустимость разврата и нравственного безразличия.
Эльво почувствовал холодок и тяжесть в желудке. Джерд Джемаз, казалось, интересовался только открывавшимся впереди ландшафтом. Старый ульдра стоял у мачты, рассеянно глядя куда-то в небо. Эльво даже вспотел от ощущения давящей безысходности: да, он присоединился к этой экспедиции, движимый сложными, возможно недостаточно обоснованными побуждениями, но желание погибнуть на чужбине к числу этих побуждений не относилось. Подавляя невольную дрожь в коленях, он подошел к Джемазу, стоявшему за штурвалом: «Это шренки».
«По всей видимости».
«Что вы намерены делать?»
Джемаз бросил взгляд через плечо на явно набирающую скорость вереницу из трех темных шхун: «Ничего, если нас не тронут».
«Для чего еще они стали бы за нами гнаться? Нападение неминуемо!»
«Похоже на то, — Джемаз поднял глаза к парусам. — Повернув прямо по ветру, мы могли бы от них оторваться, их паруса поставлены в ряд и загораживают друг друга».
«Почему же вы не повернете по ветру?»
«Мешает речная долина — слишком крутой спуск».
Эльво рассмотрел в бинокль уже не столь отдаленный темный парусный поезд: «У них ружья — длинноствольные ружья».
«Поэтому я и не открываю огонь. Шренки начнут отстреливаться. Надо полагать, они надеются захватить нас живьем».
И снова Глиссам принялся рассматривал черную шхуну преследователей — до тех пор, пока ужимки и гримасы шренков не вызвали у него приступ тошноты. Он сдавленно спросил: «Что они с нами сделают?»
Джемаз пожал плечами: «У них на головах красные повязки: они приняли присягу мщения. Каким-то образом мы спровоцировали их гнев — хотя я представить себе не могу, где, когда и как».
Эльво Глиссам напряженно разглядывал в бинокль пейзаж с подветренной стороны: «Впереди высокий холм, на него мы не заберемся. Слева крутой спуск в речную долину. Придется лечь на другой галс и обогнуть холм справа».
Джемаз покачал головой: «Тогда нас догонят — за двадцать секунд».
«Но… что же делать?»
«Маневрировать. Встаньте у барабана риф-талей, приготовьтесь зарифить грот по моему сигналу».
Глиссам непонимающе уставился на Джемаза: «Зарифить грот?»
«Только по моему сигналу!»
Пригнувшись, Глиссам подбежал к грот-мачте и взялся за ручку талевого барабана. Шренки сократили разрыв до какой-то сотни метров — казалось, три высоких паруса уже нависли над йолом. К изумлению Глиссама, Джемаз чуть ослабил паруса, предоставив противнику дополнительную фору. Теперь шренков можно было видеть во всей красе. Трое стояли на баке, напряженно вытянув шеи. Отвесные полуденные лучи розового солнца оттеняли костлявость мрачных, отталкивающих лиц. Глиссам снова испугался: Джемаз еще раз ослабил паруса, и теперь шренки стремительно приближались. Эльво открыл было рот, чтобы выкрикнуть протест, но отчаянно сжал зубы, отвернулся и промолчал.
Слева опускался склон глубокого оврага, примыкавшего к речной долине. Прямо впереди торчал холм, увенчанный плоской круглой шапкой базальта, окаймленной отвесными утесами. Иол раскачивался, его то и дело заносило в сторону. Сзади, подскакивая на огромных колесах, их настигала черная шхуна — Эльво уже слышал хриплые возгласы команды шренков. Склон становился все круче, йол опасно накренился. Перегнувшись через планшир, Эльво Глиссам вцепился в него обеими руками: за бортом земля головокружительно уходила вниз и обрывалась где-то далеко, над промытым рекой ущельем. Глиссам зажмурился, отшатнулся, схватился за мачту. Ветер, налетавший с открытых степей, заставлял карабкающийся набекрень йол сползать бочком вниз по склону.
«Долой парус!» — заорал Джемаз. Ошалевший Глиссам обернулся: над самой кормой, дико накренившись, задрала нос черная шхуна. Шренк в черных шароварах, хватаясь одной рукой за бушприт, другой раскручивал над головой абордажный крюк, чтобы забросить его на палубу и зацепить кабину. «Риф-тали!» — голос Джемаза звенел, как медная труба.
Онемевшими пальцами Эльво нашел ручку барабана: грот упал, собравшись в складки у нижней реи. Из открытой степи налетел порыв ветра — правые колеса йола оторвались от земли. В желудке Глиссама все перевернулось, он отчаянно вскарабкался к правому борту, подальше от обрыва. Тот же беспощадный порыв, столкнувшись с высокими парусами шхуны, изогнул ее мачты, сыгравшие роль непреодолимого рычага. Чувствуя, что судно опрокидывается, шренк за штурвалом резко переложил руль налево, но слева был овраг: сумасшедшими скачками, взлетая на ухабах и ударяясь о камни, сочлененная шхуна из трех фургонов бесконтрольно понеслась вниз. Длинные мачты дрожали и дергались из стороны в сторону, паруса то хлопали, то надувались. В одном из бешеных прыжков перекинулся бизань. Рулевой все еще хватался за колесо штурвала, вертевшееся, как веретено. Шхуна ударилась о скальный выступ, слетела с обрыва и рухнула в реку мачтами вниз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});