Алексей Самойлов - Журнал «Приключения, Фантастика» 5 95

Но стоило дать приближение, что и делалось на других экранах, как картина менялась. И становились видны невидимые прежде детали. В городе шла лютая, беспощадная резня. Шеренги бойцов-близнецов в одинаковых пятнистых десантных полускафах, паля из пулеметов и парализаторов, сгоняли пестрые и разношерстные толпы в одну огромную гомонящую, визжащую, разноцветную толпу — сгоняли так плотно, что люди лезли друг дружке на головы. Они сбивали их в немыслимый гурт, как не сбивают ни овец, ни прочую рогатую скотину. А потом сверху подлетал гравилет и очень методично выжигал толпу, где напалмом, где из бортовых сшестерен-ных лучеметов. Каратели работали деловито и уверенно. Они давили бунт. Правда, значительная часть ребятишек в полускафах шустрила по разгромленным лавкам и домам да таскала туда-сюда смазливых девочек. Но судя по всему, это делалось в свободное от основной работы время и по договоренности с отцами-командирами, во всяком случае, никто им не мешал и внимания на них почти не обращал. Зато толпы горели дружно к эффектно, сотрясая воздух нечеловеческим визгом, бросаясь на карателей живыми горящими факелами… но не добегая, падая. Каратели были в шлемах, им было чем дышать. А прочие раздирали себе рты, рвали глотки, падали, задыхаясь, корчась и застывая обуглившимися уродливыми куклами. Отдельные смельчаки и даже кучки беглецов выбирались из города, бросались в бега, но тут же расстреливались с бронеходов и кораблей.

Кольцо сжималось. Видно, экипажам бронемашин тоже хотелось поучаствовать в веселых игрищах, а заодно пощупать местных девчонок и набить карманы. Жители города были обречены, это становилось ясным сразу. То же творилось в Филадельфии, Детройте, Ванкувере, Боготе, Буэнос-Айресе и еще тысячах и тысячах городах. Запад и впрямь сошел с ума.

— Но ведь пять дней назад, три, даже вчера еще они просто усмиряли восставших, — будто сам с собой заговорил Иван, — а теперь они истребляют всех подряд, без разбора! Это бойня!

— Это ответ на наш ультиматум! — сказал Глеб.

Иван поморщился. Но не стал вступать в прения.

— Что скажет разведка? — спросил он. — Какие планы у наших друзей?

Начальник Главного разведывательного управления, седовласый и румяный человек в штатском, привстал.

— Все те же три мобильные группировки. Больше никаких шагов Сообщество не предпринимает. Но…

— Что еще за «но»?!

— Заметно некоторое шевеление во внегосударственных межгалактических соединениях. Например, некий вселенский консорциум, обозначаемый обычно под отвлекающе-дезинформирующем названием Восьмое Небо, проводит большую чистку в своем аппарате и создает новые, усиленные вооруженные формирования. Мы не привыкли брать в расчет эти структуры, но они могут сыграть существенную роль…

— Надо срочно установить контакт с их… — Иван хотел уже было сказать «главарями», но тут же нашел слово иное, равнозначное по смыслу, — с их руководителями.

— Попытаемся! — заверил бодро главный разведчик державы. — Совместно с коллегами, — он обвел взглядом всех присутствующих.

Ивану такой ответ не пришелся по душе.

— Попытаемся? — переспросил он с иронией. — Нет уж! Вы должны в ближайшие два-три дня обеспечить мне личную встречу с четырьмя боссами преступных мафий… ведь их четыре, самых крупных?

Разведчик развел короткими полными руками. Но тут же твердо дополнил:

— Не более!

— А всю мелочь и главарей средней руки — собрать без переговоров и церемоний! И сюда, в подземелья!

Иван выразительно посмотрел на Глеба Сизова. Тот скривился, помрачнел. Но кивнул.

Хук Образина опрометью проскочил улицу, извиваясь, изгибаясь, бросаясь навзничь и кубарем перекатываясь под градом визжащих, стучащих о камни и стены пуль, сквозь пламя и разрывы. С налету сбил с ног карателя в глухом непрозрачном шлеме, каблуком сломал ему грудную клетку и тут же, не теряя времени, уложил еще троих, поочередно превращая их в мешки с переломанными костями. Оглянулся нервно, сдерживая судорожную дрожь. Потом сорвал с ближайшего поверженного заплечный баллон с маской, вжался в нее лицом, пустил кислород.

— Да иди ты сюда, Образина! — захрипел из развалин Арман-Жофруа дер Крузербильд-Дзухмантовский, потомок то ли польских панов, то ли онемеченных французских шевалье, загубивший свою жизнь сначала в десанте, а потом на старом космическом заправщике. — Живей канай, там пристреляно!

Хук вполз в какую-то черную, обугленную щель. Привалился спиной к стене. Промычал из-под маски:

— Сам себе не верю, Крузя! Чего творится! Год назад ежели б кто мне сказал, что вновь придется старое вспоминать да козлом скакать под пулями, ни в жисть бы не поверил, даже не смешно б было!

— Да заткнись ты! — Крузя мотнул головой на свет. — Надо переползти, у них радары ручные и прочая хренотень, засекут!

И они поползли вглубь руин, во мрак и копоть, поползли, зная, что сейчас любой паршивый снарядишко может обрушить на их спины и головы тысячи тони бетона и металлопластика, превратить эти развалины в могилу. Но деваться было некуда. Снаружи не первый день шел дикий, непонятный и какой-то нелепый своей первобытностью и жестокостью бой.

Каратели выбили и вырезали по Нью-Вашингтону и пригородам почти весь народ — несчитанные миллионы обезумевших в грабежах и попойках людишек. Они были легкой и беспомощной жертвой, стреляй, жги, калечь, насилуй, дави — не хочу! Но вот беда, среди этих десятков миллионов отыскались откуда-то единицы да сотни таких, кто давал отпор, кто брал оружие в руки, кто не хотел издыхать подобно тупой и загнанной скотине. Они-то и били карателей, которые сами одурели от бойни, спиртного и разгула, били беспощадно, били изо всех дыр и щелей поверженного, разгромленного, сожженного и брошенного властями на произвол судьбы города.

— В Лос-Анджелесе было веселей, — просипел Хук.

Ползущий рядышком Крузя не ответил. Он и сам знал, там

с утра до ночи врубали с бронеходов один и тот же шлягер Дона Чака «Пропади все пропадом, моя крошка!» От этой идиотской песенки многие сходили с ума и лезли в огонь гравилетов сами. В Детройте и Сан-Франциско морили газами, и потому там стояла жутчайшая вонь — тела не сгорали в огне, а просто валялись по улицам, домам, крышам, подвалам и медленно гнили под веселым жгучим солнышком. Похоже, всем было плевать на санитарные нормы. Хук и Крузя работали порознь, каждый шел своей дорожкой. Но в проклятом Нью-Вашингтоне их пути пересеклись. Хук говорил:

— Вот, Крузенька, мы и встретились — как две крысы с одного корабля на бревнышке. Корабль пошел ко дну, а мы еще трясемся наверху, мать их промеж глаз!