Евгений Войскунский - Формула невозможного

Я выразил надежду, что получится нечто интересное и полезное. Поскольку машина предназначалась Вадиму, я считал пессимизм неуместным.

— Итак, информация поступает на синтемодули. Затем мы устанавливаем связь с блоками памяти и структурной лингвистики, — Вадим начертил в воздухе схему. — Сформируется система эксплинарных уравнений и…

Что должно было произойти с этими уравнениями, я не знаю, потому что снова перестал слушать Вадима.

Впрочем, я не забывал время от времени вставлять «да», «разумеется» и «ого»!

Вадим не появлялся месяца четыре. Однажды я встретил на улице странную женщину. Сначала мне показалось, что это робот. Я хорошо помню то время, когда по улицам бегало великое множество человекообразных роботов. Потом, как известно, среди роботов началась эпидемия транспортного хулиганства, и горсовет запретил выпускать их на улицу. И вот, повторяю, мне показалось, что навстречу идет робот. Однако это была женщина. Издали она казалась мне похожей на известную киноактрису Жанну Дёмину. Когда же мы поравнялись, лицо ее мгновенно изменилось. Теперь это была вылитая Майя Савина!

Честное слово, я не знаю, как это делалось. Правда, я заметил тоненькие нити проводов: они шли от сумочки, проходили под рукавом, снова появлялись на шее и исчезали под пышной прической.

Я почему-то вспомнил Вадима. В этот момент я подумал, что ему удастся сделать свой возмутительный автомат. Увы, в двадцать первом веке для науки нет ничего невозможного.

Предчувствие никогда не обманывает меня. Дома меня ждал Вадим. Новая машина стояла на веранде. Она напоминала старинный буфет, поставленный на длинные, хилые ножки.

— Работает? — грустно спросил я.

— Да, — ответил Вадим. Голос у него был мрачный. — Познакомься, ее зовут Эльпигма.

Я не набросился на машину. Еше со школьных времен меня считали исключительно терпеливым человеком.

— Какие-нибудь… гм… неполадки? — спросил я, сохраняя слабую надежду.

Вадим, стараясь не смотреть на меня, заверил, что все в порядке. Он объяснил, что это — подарок. Да, подарок. Он так и сказал. Оказывается, машину удалось построить сравнительно легко. Трудности возникли при наладке.

Вадиму пришлось прочесть массу книг, изучить творчество многих писателей. Результат был несколько неожиданный: Вадим сам стал писать. Он стал писать раньше, чем закончилась наладка машины. Писал он без автоматики, но рассказы его печатались.

— Я не могу ее держать дома, понимаешь? — говорил Вадим, с неприязнью поглядывая на Эльпигму. — Что подумают в редакциях?! Скажут, что я пишу с помощью машины…

Эльпигма осталась у меня.

Я даже не пытался спорить. Мне никогда не удавалось переспорить Вадима. К тому же я вспомнил, что недавно открылась специализированная мастерская по приему от населения непригодных кибернетических устройств. Я угостил Вадима консервированными ананасами, и мы допоздна обсуждали открывающиеся перед ним новые творческие перспективы.

Утром я позвонил в мастерскую. Мне сообщили, что желающих сдать машины много, и попросили запомнить мой номер в очереди. Запомнить его было нетрудно — ЗЗ ЗЗ9.

Тогда я позвонил в Музей кибернетики.

— Ничем не могу помочь, — сказал мне заведующий сектором Особо Нелепых Уникумов. — Мы только что получили крупную партию совершенно потрясающих экспонатов. Эпоха ранней кибернетики. Вам придется подождать, пока будет построено новое здание…

Черт побери, я не мог держать эту машину дома! Это была нахальная и дикая машина. На второй вечер она сбежала. Вадим зачем-то снабдил ее шагающим устройством. Не спорю, у меня не было особого желания ее разыскивать. Но ее нашли и вернули, пригрозив мне товарищеским судом за нарушение постановления горсовета.

Быть может, я и смирился бы с Эльпигмой, но она непрерывно говорила. Там, где у всех порядочных машин размещается ограничительное устройство, у Эльпигмы торчал блок свободы творчества. Машину нельзя было выключить. Она постоянно работала! В жизни я не видел такой энергичной машины. Она ловила слова — безразлично какие — и немедленно выдавала безукоризненную прозу. Если удавалось подслушать разговор, она превращала его в повесть или пьесу в трех действиях.

Подслушав мой разговор с представителем горсовета, она разразилась потрясающей пятиактной трагедией.

Я уходил из дому чуть свет и возвращался в полночь. Я побывал в гостях у всех родственников, друзей и знакомых. Я навещал тех, к кому не заглядывал годами. Но стоило мне вернуться домой, как машина начинала говорить. Я пытался запираться в дальней комнате. Это не помогло. Проклятая машина сочинила за эти дни столько, сколько все писатели XX века, вместе взятые. Голос Эльпигмы, визгливый и дребезжащий, преследовал меня повсюду. Я стал замечать, что и сам начинаю говорить таким голосом…

Я человек терпеливый и ко всему привыкаю. Мог бы привыкнуть и к Эльпигме. Но время от времени с ней что-то происходило, и она начинала сочинять на церковнославянском языке или в сверхмодернистской манере. Это было выше моих сил!

И тогда я разозлился. Я музыкант и в технике разбираюсь слабо, но тут я решил действовать научно. Кибернетику можно осилить только кибернетикой, подумал я, и направился в Центральный Информаторий Системы Главной Памяти.

В огромном безлюдном зале сидела девушка и читала старинный роман «Граф Монте-Кристо». Ей было скучно, и она обрадовалась моему посещению. В течение двух минут мы запрограммировали вопрос четвертому хранилищу Системы Главной Памяти. Ни минуты не сомневаясь в могуществе Главной Памяти, я с волнением ожидал ответа.

— Не волнуйтесь, — участливо сказала девушка. — Она обязательно придумает. Но… вы понимаете… не сейчас. Зайдите месяца через два.

Девушка посмотрела на меня и быстро налила стакан воды.

— Вот, выпейте. Пожалуйста, не сердитесь. У нее, знаете ли, очень большая память. Семьдесят лет накапливалась информация. Она не может быстро, не сердитесь…

Я посмотрел на девушку, посмотрел на книгу и подумал, что графу Монте-Кристо пришлось ждать больше.

Но не успел я сделать и четырех шагов, как Система Главной Памяти ожила. За ее панелями, расположенными вдоль стен зала, послышался рокот. Замигали красные, синие и зеленые огни. На щитах вспыхивали и гасли надписи. Главная Память работала с такой энергией, словно все семьдесят лет она ждала моего визита!

Решение Главной Памяти было сформулировано с древнеримской лаконичностью: «Сдать в экспедицию № 172».

Потрясенный стоял я посреди огромного зала и думал, что Главная Память — выдающееся достижение кибернетики. Мне казалось, что, узнав о моих мучениях, она будет ругаться. Ведь Главная Память хранила, как бы это сказать, разные слова. При желании — ей было что сказать. Но она не ругалась. Она вежливо предложила сдать Эльпигму в экспедицию № 172. Все-таки двадцать первый век — это хорошо! Подумать только, столетие назад люди употребляли в таких случаях страшные слова. А тут вежливо и научно: «Сдать в экспедицию № 172».