Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи

Почему рабами?

Какое-то время Эшеру казалось, что Исидро оставит вопрос без ответа. Но через некоторое время вампир заговорил, не поворачивая головы:

– Может быть, потому что я не хотел себя утруждать.

Знакомые нотки превосходства на этот раз отсутствовали – голос прозвучал устало и как-то очень по-человечески. А может быть, это лишь показалось Эшеру.

– Бросать вызов Гриппену – дело хлопотное, а подчас и опасное. Но не могу же я бороться за первенство с крестьянином! Кальвар столь привередливым не был. Он поклялся в верности Гриппену, но уже тогда было ясно, что он не горит желанием подчиняться нашему лекарю…

– Лекарю? – резко спросил Эшер, и Исидро задержал на нем свой холодный равнодушный взгляд несколько дольше обычного.

– Лайонел Гриппен был доктор медицины и считался в то время весьма ученым, хотя как практикующий врач ничем особенным не выделялся. После того, как Гриппен стал вампиром, он еще лет двадцать принимал пациентов. Теперь читает журналы, курсы лекций и мечет их в бешенстве по комнате, не найдя там ничего знакомого. Хотя я понимаю, – добавил он, – минуло уже два столетия с тех пор, когда он что-то мог.

– А он и вправду мог? – Эшер задумчиво огладил усы. – Вы не знаете, у него ничего не осталось от старых его работ?

– Сомневаюсь, что оригиналы еще существуют, хотя он мог бы почерпнуть куда больше из более поздних источников. – Вампир разглядывал теперь Эшера с интересом, чуть склонив голову к плечу; нежные бесцветные волосы подрагивали в такт толчкам экипажа.

– Интересно, – сказал Эшер. – Здесь, кэбби! Останови!

Кэбмен натянул вожжи и выругался, поскольку ему теперь предстояло выбраться из самой гущи транспорта, движущегося с моста Ватерлоо. Прохожих здесь тоже было предостаточно. Исидро выскользнул из кэба и исчез среди движущихся силуэтов. По приказу Эшера возница снова тронул лошадь, ворча что-то о щеголях, которым жизнь не дорога. Они пробирались в мешанине кэбов, повозок, омнибусов, пешеходов мимо строящейся станции Ватерлоо – Дантова

– видения из кирпича, лесов и дыма. Как только кэб выбрался из общей давки, Эшер вынул из кармана просторного пальто толстый сверток. На скромной этикетке значилось: «От Лам-берта».

Озябшими пальцами он извлек две серебряные цепи, подобные той, что висела у него на шее под накрахмаленным воротничком. Обе застегивались на запястьях с помощью хитроумного замка, но не у Исидро же было просить помощи! Эшер задвинул их поглубже под манжеты и снова натянул перчатки – ночь была не только сырая, но и холодная. В свертке была еще одна вещь – серебряный нож для разрезания книг, выполненный в форме кинжала. Сделав покупку сегодня после полудня, Эшер просто не имел времени наточить лезвие и, честно говоря, сомневался, что это вообще возможно. Но во всяком случае, острие вполне могло пронзить плоть. Гарды у ножа не было, как у шотландского кинжала, и он очень хорошо укладывался в ботинок.

Эшер расплатился с кэбменом перед самой станцией. Возница, ворча, хлестнул кнутом свою клячу и растворился в толпе не хуже вампира.

Какое-то время Эшер стоял на открытом освещенном месте, вслушиваясь в визг трамваев, шипение пара, громкие голоса пассажиров и подземный рокот метрополитена. От усталости его слегка пошатывало, ибо вчера, после возвращения из Эрнчестер-Хауса, он еще ждал в переулке Забияку Джо Дэвиса и отправился в парк на встречу с Лидией, поспав всего несколько часов. Он намеревался вздремнуть днем, но визит в архив, а затем в магазин Ламберта отняли слишком много времени.

И вот он стоял, усталый и продрогший, вспоминая, когда же он последний раз спал всю ночь целиком. Мимо него к платформе прошла женщина в одежде из светлой шотландской ткани. Эшер вспомнил белокурую пассажирку с двумя детьми на перроне в Оксфорде и зябко передернул плечами.

За границей – «в поле», как он и его коллеги вежливо называли места, куда они отправлялись с лицензиями на кражи и убийства – железнодорожная станция считалась для агента Божьим даром, тем более такая огромная, как Ватерлоо, хотя половина ее платформ еще строилась: тысяча путей для бегства и настолько обезличенная толпа, что можно толкнуть плечом родного брата и не встретиться с ним глазами. Вне всякого сомнения, охотничье угодье вампиров.

Надвинув котелок на глаза и ссутулив осыпаемые мелким дождем плечи, он двинулся по темной мокрой мостовой в направлении Ламбет-Кат.

Когда он пересек этот запущенный убогий бульвар, чувство подавленности усилилось. Толпы вокруг театров и питейных заведений были не меньше, чем у станции, но гораздо шумнее. Музыка плыла из открытых дверей; мужчины в вечерних костюмах толклись в проходах с женщинами, чьи распахнутые дождевые плащи открывали светлые тона платьев; в свете ламп сверкали бриллианты – иногда настоящие, иногда фальшивые. То же самое можно было сказать и о женских улыбках. Временами одиноко стоящие женщины окликали Эшера или еще кого-нибудь из толпы, употребляя характерные словечки, заставляющие вспомнить Забияку Джо Дэвиса. Вежливо улыбаясь, касаясь пальцами шляпы и отрицательно качая головой, он думал о том, что одна из них вполне могла оказаться сестрой Дэвиса – Мадж.

Вот еще одно идеальное место для охоты.

Он почти ощущал присутствие этих тихих убийц, пьющих людские жизни, как сообщил ему Исидро, примерно раз в пять дней. Он отмечал возможность встречи с ними почти автоматически, как привык отмечать мельчайшие подробности в облике собеседника, обращая внимание на обувь, манжеты, руки.

В его памяти эхом отозвался взревывающий голос Хориса Блейдона в пропахшем карболкой анатомическом театре Рэдклиффа:

– Я расскажу вам о том, что обязательно приключится с вами, если вы закончите курс и станете докторами, в чем, глядя на ваши бледные лица, я сильно сомневаюсь. Вы утратите навсегда прелесть жизни. Глядя на девичий румянец, вы будете думать о чахотке. Слыша смех вашего толстого дядюшки, вы обязательно решите, что старику грозит апоплексический удар. Перечитывая Диккенса, вы будете ставить диагнозы его героям.

– Крайне неудачный пример, – заметила тогда Лидия, направляясь к дверям, возле которых ее ждал Эшер. – Глядя на его комплекцию и преждевременную седину, ждешь, что его самого вот-вот хватит удар. Я удивлюсь, если наш богоподобный Деннис не станет таким же лет через двадцать.

И Эшер, угнетаемый сознанием собственной неприметности и приближением так называемых средних лет, почувствовал себя после этих слов гораздо бодрее.

Но вот реакцию Лидии на встречу с вампирами старый Блейдон, можно сказать, предугадал в точности.

С бульвара он повернул на Лоуэр-Дич-стрит, грязный проезд, где лишь несколько газовых фонарей слегка рассеивали дождливую мглу. Это был район крошащихся кирпичных террас и магазинов с наглухо закрытыми ставнями – угрюмых, тесных и грязных. Улица была темна, и только возле питейного заведения на мостовую падал желтоватый свет. В шорохе дождя шаги Эшера звучали негромко. В середине квартала он нашел нужную дверь: номер 216. Света в окнах не было. Подняв голову, Эшер увидел глухие тяжелые ставни. На двери висел замок.