Урсула Ле Гуин - Роканнон

И долго еще был им виден тонкий столб дыма над оставшейся позади равниной.

Киемхрир совершенно ясно дали понять, что путешественникам необходимо двигаться дальше и постараться позаботиться о ночлеге и часовых, иначе с наступлением темноты на них снова нападут ангелоподобные «насекомые». Так что ближе к вечеру они спустились на берег ручья, пробивавшегося между двумя тесно прижавшимися друг к другу, поросшими лесом холмами, и устроили себе лагерь в двух шагах от небольшого водопада. Здесь было сыровато, но воздух был чистый, душистый и наполненный птичьим щебетом и прочей «музыкой природы» — просто душа отдыхала. На ужин товарищам Роканнона удалось поймать настоящий «деликатес» — каких-то неторопливо двигавшихся в своих раковинах «моллюсков», вкус которых они очень хвалили; однако Роканнон их есть отказался. У «моллюсков» на суставах недоразвитых конечностей и на хвосте сохранились остатки шерсти — это явно были вовсе не моллюски, а самые обыкновенные яйцекладущие, которых на этой планете было особенно много: вполне возможно, даже киемхрир были такими.

— Сам ешь, Яхан, — отмахнулся Роканнон. — Не могу я есть то, что в любую минуту может со мной заговорить! — У него живот сводило от голода, но он отошел и сел рядом с Кьо.

Кьо улыбнулся и потер оцарапанное плечо:

— Если бы можно было слышать, что говорят и все остальные… — пробормотал он.

— Тогда я, наверное, умер бы с голоду, — сказал Роканнон.

— Ну, зеленые-то существа всегда молчат, — сказал фийян, поглаживая ствол деревца с жесткой корой, склонившегося над ручьем, Здесь, на юге, деревья, главным образом хвойные, как раз зацветали, и в лесу было полно пыльцы со сложными и различными запахами. Цветы здесь всегда отдавали пыльцу ветру — как цветущие травы, так и цветущие деревья: здесь не было ни насекомых, ни привычных глазу Роканнона цветов с лепестками. Весна в этом не имеющем своего названия мире вся была зеленой — темно-зеленой, светло-салатовой — и лишь золотистая пыльца порой пролетала облачком на ветру.

Когда стемнело, Могиен и Яхан легли спать, вытянувшись у еще теплых угольев; костер они решили на ночь не оставлять, чтобы не привлекать внимания давешних «знакомцев». Как и предполагал Роканнон, фийян оказался куда менее восприимчивым к ядам, чем лийяр; он совершенно оправился и с удовольствием остался поболтать с Роканноном, усевшись в темноте на берегу ручья.

— Ты поздоровался с киемхрир так, словно давно и хороню знаком с ними, — заметил Роканнон, и фийян ответил:

— То, что помнил один из нашей деревни, помнили и все остальные, Странник. А потому нам ведомо так много всяких сказок, слухов и слушков, правдивых историй и небылиц. Кто знает, насколько стары некоторые истории…

— И все-таки об этих летающих великанах ты ничего не знал?

Кьо вроде бы сперва решил не отвечать, но потом все-таки заговорил:

— Фийя не помнят страха. Да и зачем его помнить? Мы свой выбор сделали. «Глиняным» мы оставили ночь, пещеры, мечи, а сами избрали другой путь — предпочли зеленые долины, солнечный свет, деревянные чаши. И поэтому мы считаемся полулюдьми. И мы многое забыли, многое! — Сегодня его голос звучал более решительно, более настойчиво, чем когда-либо, звонкий, перекрывающий даже шум ручья под берегом, на котором они сидели, даже шум водопада в узком горном ущелье. — С каждым днем мы все больше приближаемся к югу, и мне все чаще наяву видится то, о чем я знаю из сказок, которые мой народ так любит. Слишком многие сказки оказались правдой! А ведь мы, по крайней мере, половину из них успели забыть! О маленьких любителях слов, этих киемхрир, мы знаем из древних песен, которые поем вместе мысленно, но вот о летучих великанах мы забыли совсем. Мы, фийя, помним только друзей, а не врагов. Помним солнечный свет, а не тьму. И я, фийян, иду вместе со Странником на юг, прямо в мир наших легенд, и Странник не несет с собой меча, но мечтает услышать голос своего врага. Я еду верхом вместе с тем, кто переплыл океан Ночи, кто видел наш мир висящим, точно прекрасный синий камень, в черной пустоте. Я ведь только половинка человека. Я не могу уйти дальше холмов, окружающих мою долину. Я не могу пойти с тобой в эти высокие горы, Странник!

Роканнон легонько коснулся плеча Кьо. И фийян сразу же успокоился и притих. Они сидели и слушали журчание бегущей воды, грохот водопада, смотрели, как звезды серым отблеском отражаются в воде ручья среди кусков плавника и водоворотов желтоватой пыльцы с цветущих деревьев. Холодна как лед была эта вода, бегущая с южных гор.

Дважды в течение следующего дня видели они сверху далеко на востоке купола и расходящиеся от них, точно спицы в колесе, прямые улицы городов-ульев. В ту ночь они дежурили по двое. К началу следующей ночи они были уже далеко в предгорьях, и всю ночь дул ветер и лил дождь, и весь следующий день они тоже летели под дождем. Когда же рассеялись мрачные тучи, стало видно, что холмы с обеих сторон обступили высокие мрачные вершины. Миновала еще одна дождливая ночь, проведенная почти без сна на вершине холма под руинами очередной старинной башни, и поздним утром, миновав перевал, они вылетели в залитое солнцем пространство над уходящей к югу обширной долиной, за которой в туманной дымке виднелись далекие горы.

Теперь они летели все время прямо; справа, точно верстовые столбы, высились белые вершины. Долина казалась им широкой зеленой дорогой; ветер был прохладный, золотистый от пыльцы, и Крылатые неслись на этом ветерке, точно просвеченные солнцем листья. В нежную весеннюю зелень внизу как бы вставлены были темно-зеленые самоцветы деревьев и кустов; над ними легкой сероватой дымкой проплывал туман. Крылатый Могиена вдруг сделал круг и пошел вниз; Кьо показал Роканнону на раскинувшуюся внизу деревушку. Спускаясь на золотистом ветре, они увидели, что деревушка удачно расположена у подножия холма, возле нее протекает ручей, все вокруг залито солнечным светом, и из маленьких печных труб идет дымок. Стадо домашних Крылатых паслось за деревней, а в самом ее центре, в кругу маленьких домиков с разноцветными крышами и веселыми светлыми крылечками, высились пять огромных деревьев, Путешественники ступили на землю, и фийя, застенчивые и смеющиеся, вышли им навстречу.

Жители деревушки плохо говорили на «общем» языке; они вообще не привыкли говорить вслух, И все-таки путешественникам казалось, что они наконец вернулись домой, когда вошли в эти светлые, полные воздуха жилища и отведали вкусных кушаний из полированных деревянных мисок. Наконец-то можно было отдохнуть после скитаний по диким краям, от дождей, от ветра — отдохнуть и вкусить доброжелательного гостеприимства маленьких хозяев этого селения. «Странный народец, эти фийя, — думал Роканнон, — уклоняющийся от прямого общения, неуловимый, непоследовательный, но исключительно доброжелательный». Кьо назвал свой народ «полулюдьми», хотя сам Кьо уже не был одним из них. Он выглядел в точности как они, — в чистой новой одежде, которую они ему дали, — так же двигался, так же жестикулировал, но все же, стоя с ними рядом и окруженный ими, он заметно выделялся среди прочих фийя. Может быть, потому, что был для них чужаком и не мог как следует говорить с ними «без слов»? А может, из-за дружбы с Роканноном он настолько переменился, что стал совсем другим существом — более одиноким, более замкнутым, более печальным и более самодостаточным — целым человеком, а не его «половинкой»?