Пол Андерсон - Тау - ноль

Они прошли через секцию зеленых растений. По обе стороны прохода листья наполняли воздух запахами, шелестели, когда их задевали. Фрукты висели среди листвы, как фонарики. Становилось понятно, почему у работающих здесь оставалось хоть какое-то подобие спокойствия.

— Меня поднял по тревоге Фокс-Джеймсон, — пояснил Федоров. — Мы достаточно приблизились к центральной галактической туманности, чтобы можно было использовать новые инструменты, разработанные с целью получения точных значений плотности материи.

— Хм? Я думал, что наблюдениями занимается Нильсон.

— Предполагалось, что он. — Федоров нахмурился. — Но у него слегка поехала крыша. В последнее время от него ничего невозможно добиться.

Остальным членам его группы, даже людям из мастерской, которые делают для них оборудование, как Ленкеи… им приходится выполнять его работу, насколько это в их силах.

— Это плохо, — сказал Перейра. Его хорошее настроение улетучилось. Мы полагались на Нильсона в разработке инструментов для межгалактической навигации при ультранизком тау, так ведь?

Федоров кивнул.

— Лучше бы ему побороть хандру. Но не в этом сегодня проблема. Когда мы войдем в эти облака, то столкнемся с самой плотной полосой, из всех, что до сих пор встречались — в силу релятивистских эффектов. Я уверен, что мы вполне можем пройти сквозь нее. Но все же я хотел бы укрепить некоторые части корпуса, чтобы обезопасить нас наверняка. — Он рассмеялся коротким лающим смехом, — «Наверняка» — в таком полете! Как бы то ни было, моя техническая бригада будет работать в этой части корабля. Вам придется убрать у них с дороги установки. Все это я хотел обсудить с тобой.

— Угу. Ага. Вот мы и пришли.

Перейра взмахом руки направил Федорова в маленькое уютное помещение с письменным столом и полкой для бумаг.

— Сейчас покажу схему нашего размещения.

Они обсуждали деловые вопросы в течение получаса. (За стенками корабля прошли столетия). Добродушие Федорова, исчезло без следа. Он говорил кратко, почти грубо.

Убрав чертежи и заметки, Перейра негромко спросил:

— Ты не очень хорошо спишь по ночам?

— Я занят, — буркнул инженер.

— Дружище, на работе ты преуспеваешь. Синяки под глазами у тебя не от работы. Это Маргарита, так ведь?

Федоров дернулся на стуле.

— Что — Маргарита?

Он и Хименес уже несколько месяцев жили вместе.

— В нашей деревне невозможно не заметить, что у нее горе.

Федоров уставился в дверной проем, на зелень.

— Я бы хотел уйти от нее — если бы только не чувствовал себя предателем.

— М-м-м… Если помнишь, мы с ней часто были вместе, прежде чем она выбрала тебя в постоянные партнеры. Может быть, я лучше понимаю ее. Тебя нельзя назвать бесчувственным, Борис, но ты редко бываешь настроен в унисон с женским умом. Я желаю вам двоим добра. Могу ли я помочь?

— Дело в том, что она отказывается принимать процедуры против старения. Ни Урхо Латвала, ни я не можем переубедить ее. Наверное я действовал слишком активно и напугал ее Она со мной почти не разговаривает. — Тон Федорова стал резким. Он продолжал рассматривать листья снаружи. — Я никогда не любил серьезно… ее. Как и она меня. Но мы привязались друг к другу. Я хочу сделать для нее все, что смогу. Но что?

— Она молода, — сказал Перейра. — Если наши условия сделали ее, как бы выразиться, переутомленной, она может нервничать при любом упоминании о старении и смерти.

Федоров повернулся к нему.

— Она все прекрасно знает! Ей известно, что процедуры должны проводиться периодически в течение всей взрослой жизни — иначе климакс наступит у нее на пятьдесят лет раньше. Она говорит, что этого и желает!

— Почему?

— Она хочет умереть раньше, чем сломаются химическая и экологическая системы. Ты предсказал для этого пять декад, верно?

— Да. Медленный и скверный способ смерти. Если мы до тех пор не найдем планету…

— Она христианка и придерживается предрассудков в отношении самоубийства. — Федоров вздрогнул. — Мне самому не по душе такая перспектива. Кому она нравится? Маргарита не верит, что этого удастся избежать.

— Я думаю, — сказал Перейра, — что настоящий ужас для нее перспектива умереть бездетной. Она раньше любила придумывать имена для членов большой семьи, которую хотела иметь.

— Ты хочешь сказать… Погоди. Дай мне подумать. Нильсон, черт его побери, был прав, когда говорил, что мы вряд ли когда-нибудь найдем новый дом. Приходится согласиться, что жизнь в таких обстоятельствах кажется довольно бессмысленной.

— А для нее особенно. Оказавшись лицом к лицу с этой пустотой, она отступает — очевидно бессознательно — к дозволенной форме самоубийства.

— Что же нам делать, Луис? — с болью спросил Федоров.

— Если бы капитан объявил процедуры обязательными… Он может это обосновать. Предположим, что мы, несмотря ни на что, достигнем планеты.

Общине понадобится детородная способность каждой женщины по максимуму.

Инженер вспыхнул.

— Еще одно правило? Реймон будет тащить ее к врачу? Нет!

— Ты напрасно ненавидишь Реймона, — упрекнул его Перейра. — Вы с ним очень похожи. Вы оба из тех людей, которые не сдаются до последнего.

— Когда-нибудь я его убью.

— Ну вот, теперь ты являешь романтическую сторону своей натуры, заметил Перейра, желая смягчить атмосферу. — А он — воплощение прагматизма.

— Что бы, в таком случае, он сделал с Маргаритой? — насмешливо спросил Федоров.

— Н-ну… не знаю. Что-нибудь лишенное сентиментальности. Например, собрал бы команду исследователей и разработчиков для усовершенствования биосистем и органоциклов, чтобы сделать корабль неограниченно обитаемым. И тогда она могла бы иметь по меньшей мере двоих детей…

Слова его повисли в воздухе. Двое мужчин уставились друг на друга, открыв рот. В их взглядах сверкало:

ПОЧЕМУ НЕТ?

Мария Тумаджан вбежала в спортзал и обнаружила Иоганна Фрайвальда упражняющимся на трапеции.

— Дружинник! — крикнула она. Она дрожала от страха. — В игровой комнате драка!

Он спрыгнул на пол и бросился по коридору. Сначала он услышал шум взволнованные голоса. Дюжина свободных от вахты людей собралась в круг.

Фрайвальд протолкался в середину. Там второй пилот Педро Барриос и повар Майкл О'Доннелл, тяжело дыша, наносили друг другу удары костяшками пальцев. Зрелище было отвратительным.

— Прекратите! — взревел Фрайвальд.

Они послушались, сердито глядя на него. К этому времени народ уже знал о приемах, которым Реймон научил своих добровольцев.